Снова взорвалась толпа. Гневные голоса требовали:
— Спалити грамоту!
— В огонь!..
Велесницкий бросил в костер сверток. Рассыпались листы, вспыхнули разом синевато-фиолетовым пламенем и зачадили. Горело то, что было причиной многолетних споров и обид. Ермоле передали еще охапку бумаг.
— Читай! — требовала толпа.
— Паны нам почали кривду чинити, — продолжал Велесницкий. Он поднял скруток над головой и потряс им. — Моцно хотели люди их судити и рядити… Здесь квиты попасовые, подымные и поборовые…
— Огнем палити квиты! — взметнулись десятки рук.
— Чтобы в помине не было! — Мешкович вскочил на телегу, вырвал из рук Велесницкого квиты и швырнул их в костер.
— Слухайте, мужики! — Ермола сорвал с головы шапку и помахал ею. Стало тише. — Бесчинствует духовенство в городах и весях. В Меньске отняли униаты православный Свято-Духовский монастырь… Вознесенский монастырь отдали под начало виленским униатам…
Из ратуши мужики тащили охапками инвентарные книги, описи имущества горожан, купчие ведомости и все, что попадалось под руки. Шипела, скручивалась, как береста, бумага, чадила, бросала в небо снопы искр и белого удушливого дыма. По улицам, потрясая кольями, носились работные люди. В шляхетном городе звенело оконное стекло, летели наземь заборы, трещали в домах двери…
Небаба, объехав городскую стену, наказал часовым казакам зорко следить за дорогой.
— Город взяли, а что будет дальше, неведомо. — Небаба с тревогой посмотрел на небо. Ветер гнал низкие, темные облака, в которых таяли кресты святого Франциска.
— Вернется войт с рейтарами? — забеспокоился и Шаненя.
— Вернутся, — уверенно подтвердил Небаба. — За Пиньск паны будут головы ложить.
— Пока нету войска, атаман, прикажи бить в колокола и собирать ратный люд. Всем да чтоб вместе.
— Одним загоном Пансков войско никогда не осилим, Иван. И думать об этом нечего…
Шаненя ничего не ответил. Только повернул голову и ждал, о чем будет говорить Небаба еще. Атаман привязал коня к частоколу, что отделял сад от коллегиума, неторопливым шагом прошел к шатру. Джура поставил шатер посреди двора: не любит атаман смердючий дух, которым пропитаны иезуитские костелы и монастыри. Небаба сел на седло.
— Не осилим панов, но и ударить по гетманову войску с севера не дадим. Так-то, Иван.
Обида тяжелым комом подкатилась к горлу Шанени. Выходит, так, как думал он раньше и чего опасался больше всего: закончится война гетмана Хмеля с королем, запишут казаков в реестровые, снимет Ян-Казимир с черкасов непомерные налоги и подати, подадутся казаки в родные земли…
— А здесь, на Белой Руси, будет как было доселе?
— Ты мне душу не трави! — вскипел Небаба. На переносице у него сошлись брови.
— Не серчай, атаман. Не хочу обиды твоему сердцу. Знаешь сам, камня за пазухой не таю. Сказал, что думал.
— Знаю, — помягчел Небаба. — И тебе знать следует, что войну гетман Хмель ведет не только ради реестровых списков. Ну, будет сто тысяч реестровых казаков. А потом что? Через пять годов король снова поднимет коронное войско и пройдет мечом? Под русского царя — вот единая дорога Украины. И Белой Руси — тоже.
Шаненя слушал, потупив голову.
— Может, и твоя правда, атаман. Только черни все это неведомо. Чернь по-своему судит.
— Чернь не дурнее нас с тобой.
— Не смею так думать. А тебе скажу, атаман, что мужики и челядники не отступят от начатого дела. Они обет будут блюсти свято и клятвы не порушат.
— Этих слов я ждал от тебя. — Небаба облегченно вздохнул. — Тебе утром надобно раздать все алебарды и сабли. У кого кони есть, пусть седлают коней и держат их наготове.
Недалеко от шатра послышался шум.
— Пошел вон! — кричал казак. — Я тобе дам грабницю. Геть з моих очей!..
— Пусти к атаману, — настаивал пришелец.
Шаненя узнал хранителя униатского монастыря пана Альфреда. Хранитель приблизился к шатру, не поклонился, но голову опустил. Это заметил Небаба и, нарочито резко кашлянув в кулак, окинул пана Альфреда угрюмым взглядом.
— Что хотел?
— Прости, пан атаман, отважился сказать тебе, что недостойно ведут себя холопы и казаки…
— Отчего же недостойно? — насупился Небаба.
— Покрали, пан атаман, дорогую утварь, порубили саблями хоругви церковные, гербы ногами потоптали…
— Знаю. Что еще хотел сказать?
Смотритель помолчал, недовольный тем, что атаман не дал договорить.
— В лютой злобе достали из склепов с дорогими гробницами достойных людей и тела их повыбрасывали…
Небаба, держась за бока, захохотал раскатисто и громко. Смотритель недоуменно глядел на трясущиеся плечи атамана. А тот заходился в смехе. И вдруг смех оборвался, как топором обрубили. Небаба побагровел, вскочил, сжал ладонью рукоятку сабли.
— А выкапывать бабу из могилы и ховать дважды — это достойно?.. Говори, мерзкая душа твоя!
Смотритель попятился.
— Не ведаю, пан атаман. Я никого не выкапывал и никого не ховал.
— Войт не трогал, и ксендз Халевский не трогал. Выходит нет виновных?
— Хлопы на земле Речи Посполитой живут. Хлопы — слуги короля. Стало быть, ховать надобно отповедно.
Небаба сложил кукиш и ткнул его в самый нос смотрителю:
— Вот!.. Православные с древних времен в лице своих предков имели святую веру, крещение, духовных пастырей и все церковные предписания!
— Прикажи, пан атаман, чтоб гробниц не трогали, — настаивал на своем смотритель.
— Сам иди проси чернь и казаков. Это их дело. Могут и уважить твою просьбу… А просить будешь, помни: униатский епископ Иосафат Кунцевич православных из могил выкапывал и волкодавов человечьим мясом кормил…
Ушел смотритель. Ушел Шаненя. Долго сидел один в шатре Небаба, думал. Тускло горела свеча. Примостившись на маленьком походном столике, на лоскутке бумаги написал цифирью записку атаману Гаркуше, который стоял загоном под Речицей. Просил в письме, чтоб шел на Пинск как можно быстрее…
Когда начнет светать, записку возьмет ремесленный человек Гришка Мешкович…
Глава вторая
Тайным ходом войт Лука Ельский, гвардиан пинский ксендз Станислав Жолкевич и прислужник вышли на берег Пины. В птичнике прислужник наскоро перевязал войту раненую руку. К счастью, казацкая пуля не задела кость.
— О, матка боска!.. Схизматики подлые… — твердил прислужник, вздыхая и охая.
Пан Лука Ельский молчал. Только желваки вздрагивали под бледными гладковыбритыми щеками. Он изредка поворачивал голову и прислушивался к недалеким гулким выстрелам. О, если б было у него сейчас войско! Переколол бы всех казаков, а мужиков посадил бы на колья! Сквозь зубы процедил
