— Ах, это меня нисколько не волнует, — презрительно заметил мистер Норрелл. — Что значит судьба одной юной леди по сравнению с будущностью английской магии? Нет, меня беспокоит ее муж, ради которого я на все это пошел! Он может пострадать от твоего вероломства! Что будет, если она не выздоровеет? Если он уйдет в отставку? Я больше не найду сторонников среди министров[35]!
— Ее муж? Если захочешь, я мог бы вознести его на небывалую высоту! Я мог бы даровать ему положение, какого он никогда не достиг бы своими силами! Он станет премьер-министром! Или императором Великой Британии! Годится?
— Нет! — воскликнул мистер Норрелл. — Ты не понимаешь! Я хочу только, чтобы он был мною доволен и убеждал других министров, что магия принесет Англии великое благо!
— Никогда не понимал, — надменно процедило отражение, — почему ты предпочитаешь его помощь моей? Что он знает о магии? Да ничего! Я научу тебя, как поднять горы и обрушить их на головы врагов! Облака пели бы в твою честь! Весна расцветала бы там, куда ступит твоя нога, а зима шла бы вслед за тобой. Я мог бы…
— Да, конечно же, а в обмен ты потребуешь, чтобы английская магия подчинялась твоим прихотям! Ты будешь похищать англичан и англичанок, и в Англии не будет житья никому, кроме твоей вырождающейся расы! Цена твоей помощи слишком высока!
Отражение не ответило. Внезапно подсвечник на столе подпрыгнул, перелетел через комнату и разбил зеркало на противоположной стене, а также маленький фарфоровый бюст Томаса Ланчестера.
Все стихло.
Мистер Норрелл дрожал. Он уставился в книгу, лежавшую перед ним на столе, но глаза не следили за строчками. Через несколько минут мистер Норрелл поднял взгляд. Отражение в зеленом сюртуке пропало.
Итак, надежды на счастливую семейную жизнь леди Поул обратились в ничто. Брак, обещавший столько благ жениху и невесте, привел к молчаливому безразличию одной стороны и горю другой. Леди Поул больше не блистала в обществе. Никто не навещал ее, и скоро модный лондонский свет забыл о ее существовании.
Слуги неохотно заходили в гостиную, где сидела леди Поул, хотя никто из них не смог бы объяснить, почему. Правда заключалась в том, что вокруг леди Поул словно повисло эхо колокольного звона. Холодный ветер гулял по комнате, заставляя вошедших ежиться. Так она и сидела, завернувшись в шаль, безмолвно и неподвижно, а вокруг роились нехорошие сны и тени.
19
«Патриотический клуб камердинеров и дворецких»
Февраль 1808
Как ни удивительно, никто не заметил, что Стивена Блека поразила та же странная хворь, что и ее светлость. Оба жаловались на озноб и усталость, оба почти все время молчали, а если и говорили, то с видом замученным и унылым.
Впрочем, едва ли этому стоило удивляться. Разница в образе жизни стирала всякое сходство. Несмотря на подавленное состояние духа, дворецкий обязан был выполнять свою работу. Как бы ни страдал Стивен, он не мог целыми днями молчаливо сидеть у окна, подобно госпоже. Симптомы, принятые за болезнь у благородной леди, у дворецкого сочтут в лучшем случае хандрой.
Джон Лонгридж, повар с Харли-стрит, страдал от сходной болезни более тридцати лет и, сразу же распознав в Стивене родственную душу, с распростертыми объятиями принял его в братство меланхоликов. Бедняга очень обрадовался, что нашел собрата по несчастью. Однажды вечером, когда Стивен сидел на кухне, опустив голову на руки, повар пристроился напротив и принялся выражать свое сочувствие.
— Соболезную, сэр, от всей души соболезную. Меланхолия, мистер Блек, сущее мучение. Иногда мне кажется, что весь Лондон покрыт холодной гороховой кашей. Лица и руки у людей цвета гороховой каши, и они бредут по улицам, продираясь сквозь холодную гороховую кашу. Боже, как мне бывает тяжело! Даже солнце тогда кажется серым и вязким, как гороховая каша, и ничто не может меня согреть. Вас ведь тоже часто знобит, не так ли, сэр?
Джон Лонгридж накрыл ладонью руку Стивена Блека.
— Ах, мистер Блек, ах, сэр, — заметил он, — вы холодны, как могила.
Стивен жил, словно во сне. Ему снился дом на Харли-стрит со всей прислугой. Работа, друзья и даже миссис Бренди тоже являлись дворецкому в снах. Иногда Стивена посещали странные сновидения, и где-то глубоко внутри некая крохотная, замерзшая крупица его личности понимала, что такого быть не должно. Стивен мог идти по коридору или подниматься по ступеням в доме на Харли-стрит, но, завернув за угол, обнаруживал, что попал в другой коридор или на лестничный пролет, которого здесь отродясь не бывало. Дом на Харли-стрит словно бы поместили внутрь другого дома, большого и древнего. Сверху нависали каменные своды, кругом лежала пыль, в углах замерли тени. Потертые шероховатые каменные ступени выглядели необработанными. Однако самым удивительным было то, что Стивен как будто узнавал эти призрачные залы. Он то и дело ловил себя на странных мыслях: «Вот сейчас за поворотом будет Восточная Оружейная» или «Эти ступеньки ведут в Башню Потрошителя».
Обнаруживая загадочные коридоры или просто ощущая их присутствие, Стивен оживлялся. Что-то размораживало тот лед, что сковал его душу и сердце, и пробуждало любопытство. Больше ничто не забавляло Стивена, ничто не казалось ему желанным. Вокруг него были только тени, пустота, эхо и пыль.
Временами беспокойство выгоняло Стивена на улицу — бродить по темным переулкам вокруг Пиккадилли и Мейфэр. В один из таких вечеров он обнаружил, что стоит рядом с кофейней мистера Хартона на Оксфорд-стрит. Стивен хорошо знал это место. Комнату на верхнем этаже занимал «Патриотический клуб камердинеров и дворецких»: здесь собирались уважаемые слуги из самых респектабельных домов Лондона. Среди почитаемых членов клуба значились: камердинер лорда Каслри, кучер герцога Портлендского и Стивен Блек. Члены клуба собирались каждый третий четверг месяца и развлекались тем, чем обычно развлекаются члены любого мужского клуба — пили, обедали, играли, говорили о политике и сплетничали о любовницах. В другие вечера свободные от трудов члены клуба приходили в кофейню мистера Хартона, чтобы поднять дух общением с приятелями. Стивен вошел в кофейню и поднялся по ступенькам на верхний этаж.
Комната выглядела, как любой лондонский клуб. Сильная половина человечества утопала в клубах табачного дыма. Стены были обшиты темными дубовыми панелями. Комнату разделяли деревянные перегородки, чтобы каждый член клуба мог чувствовать себя уединенно. Ежедневно пол посыпали свежими опилками. Столы были застелены белыми скатертями, лампы заправлены фитили прочищены. Стивен уселся за перегородку, заказал портвейн и мрачно уставился в стакан.
Обычно, когда кто-нибудь из членов клуба проходил мимо закутка, Стивен поднимал руку. Сегодня же он не отвечал на приветствия приятелей. Внезапно в ухе раздался резкий шепот: «Молодец, что не отвечаешь им! Кто они такие? Простые слуги! В будущем, когда с моей помощью ты займешь подобающее тебе высокое и благородное положение, с каким удовольствием ты вспомнишь, что отверг их дружбу!» Этот отчетливый шепот перекрывал голоса и смех посетителей, Стивену показалось, что он идет от камней, железа и латуни. Шепот спускался с высоты тысяч футов, сводил с ума и способен был раскрошить драгоценные камни в пыль.
Все это было столь необычно, что Стивен очнулся от забытья, с живым любопытством огляделся вокруг, затем привстал и заглянул в соседний закуток. За перегородкой с удобством расположился джентльмен весьма примечательной наружности. Он явно чувствовал себя совершенно непринужденно. Руки лежали на перегородке, а ноги джентльмен задрал на стол. Внешность его отличалась многими запоминающимися чертами, однако самой примечательной была копна серебристых волос, мягких и сияющих, словно пух на отцветшем чертополохе. Джентльмен подмигнул Стивену, затем встал и перешел в его закуток.
