— Что случилось, Стив? Отчего это люди такое делают?
Он пожал плечами, не глядя на меня.
— Ты сказал, что думаешь, будто родители убивают своих детей.
— Главным образом.
— Когда я сказал, что хочу найти родителей… Ты сказал, не беспокойся. Что они наверняка сами меня найдут. Что ты имел в виду?
— Что я имел в виду. Ник? Я имел в виду, что видел матерей и отцов, обычных людей, которых знал всю жизнь, и эти люди убивали своих детей. Рвали их на части. И я это видел. А зачем и почему они так делали — видит Бог, я не знаю.
Подозрение взорвалось у меня в голове динамитом.
— Ты думаешь, это мои родители убили Джона?
— Я думаю… блин, а ну-ка глянь туда!
Я посмотрел туда, куда уставился он.
На Хай-стрит были люди. В данный момент они ничего не делали.
Ничего — только наблюдали за нами. Нас разделяла почти сотня ярдов, и потому я не испугался. Физически в них ничего страшного не было. Группа из тридцати или более прихожан, собравшихся на внеочередное собрание. Детей с ними не было.
Старшие вам скажут, что проведенное в ночных клубах время ничему не учит. Это не так. Вот чему оно учит: начинаешь понимать язык тела. А в семнадцать лет умение понимать язык тела может уберечь целостность вашей морды. Когда кто-то к тебе идет, ты уже инстинктивно понимаешь, то ли ты ему до лампочки, то ли он хочет поздороваться, то ли полезть в драку.
Когда группа жителей Донкастера повернулась к нам, по ним прошла рябь. И отчетливо, как будто это было написано, я прочел эту враждебность — и намерения.
— Сейчас они пойдут на нас, — сказал я.
Стив кивнул.
— Оттуда им нас не достать. Ладно, пойдем.
Мы повернулись.
Откуда взялись эти, я не знаю. Наверное, просочились из переулков. В десяти ярдах нам перегородили дорогу с дюжину мужчин и женщин возраста от двадцати до восьмидесяти с хвостиком — какой-то старикан со слуховым аппаратом и тросточкой. В нормальной ситуации эта группа не привлекла бы внимания.
Но в их глазах читалось иное.
Они горели ненавистью. Лицевые мышцы этих людей напряглись, натянув глаза и губы. То, что изменилось у них в головах, вызвало изменения на лицах. Такого выражения лица никто на этой планете до сих пор не видел.
— Беги, Ник! Беги!
Люди перед нами не двигались. Но ощущалось нарастающее напряжение их сведенных мышц. Постепенно у них стали приподниматься плечи.
Меня толкнули в бок:
— Ник, проснись! Беги!
Я побежал, протолкнулся между двумя поставленными вплотную автомобилями и бросился через дорогу.
Стива за мной не было. На той стороне я остановился и обернулся.
Он не успел. Я видел, как он пытается вырваться. Светловолосая голова замоталась из стороны в сторону под ударами кулаков, чьи-то руки обхватили его грудь и плечи.
Я рванулся обратно, и теперь только чья-то припаркованная машина отделяла меня от схватившей Стива толпы.
— Стив!
Он вывернул голову в мою сторону, и кровь текла у него из глаз, как слезы.
— Беги, Ник! Беги!
В его голосе была смертная мука — они его убивали.
Я залез на крышу машины и замолотил кулаками по металлу, будто пытаясь отогнать стаю диких собак.
Что же еще я мог сделать?
Как Стиву удавалось оставаться на ногах, я не знаю. Женщины обвивали его руками, будто хотели целовать, но они впивались в него зубами. На щеках Стива зазияли дыры.
— Ник, Бога ради! Ник, бе…
— Оставьте его, оставьте, оставьте… — вопил я.
Они не замечали.
Мимо меня через машину пронеслось что-то большое — какой-то жирный бросился на груду тел. Стив свалился.
Они все навалились на него. Курган из бьющих, кусающих, рвущих людей.
Их интересовало только одно — убить Стива. Даже на меня они не обращали внимания, хотя их тела так впечатывало в автомобиль, что меня чуть не стряхнуло. Каждый хотел урвать свою долю уничтожения.
Вот так. Они рвали моего друга на мелкие куски, как обманутая невеста рвет фотографию коварного изменника.
Я спрыгнул с машины и побежал.
Остановился я тогда, когда бежать было уже некуда. Я добежал до верха многоэтажной стоянки по пандусам, соединявшим уровни.
Через двадцать минут, когда сердцебиение замедлилось почти до нормального, я оглядел Донкастер. В солнечном свете он выглядел как всегда. Рядом с художественной школой высилась церковь святого Георгия, похожая на готический свадебный пирог. Железные дороги блестели на солнце, как следы проползшей улитки. Поездов не было. Мост Норз-Бридж, река и канал были абсолютно пусты.
Мне были видны улицы, магазины, торговые ряды. И безмолвное перемигивание светофоров. Красный, желтый, зеленый.
Все было нормально. Никто не сошел с ума. Вот оно что. Это я сошел с ума. Я, Ник Атен. Или это Слэттер — кто же еще, как не этот подонок? — подсыпал мне вчера кислоты в пиво. У меня галлюцинации.
Ради всего святого, Атен, вылезай из этого! Вытрави эту гадость из своего организма! Пей, ешь, ссы — вытрави! Эти мысли ползли у меня по извилинам, но не замыкались ни во что ясное. Я вцепился в мысль, что меня опоили. Глубоко дыша, я пошел по пандусам обратно в город.
Он обезлюдел.
Я шел по улицам. Не зная, куда иду, только надеясь, что гадость, которую мне подсыпали, перестанет действовать. Один раз я видел спящих у порога детей. Только глубоко внутри я знал — по их виду, по их раскинутым рукам и ногам, что они не спят.
Около «Макдональдса» я замедлил шаг. Там за стойкой было какое-то движение. Я прошел мимо стеклянных панелей, стараясь не проявлять особого интереса к тому, что там делается.
А там не делалось ничего необычного. Две девочки-подростка в униформе накладывали гамбургеры на подносы.
Одна из них приподняла корзину чипсов и высыпала на поднос. Я учуял запах рая.
И вошел в дверь.
А внутри пахло еще лучше. С потолка свисали мобили с рекламой особых завтраков для детей и игрушечный Рональд Макдональд.
— Чего желаете, сэр?
Улыбка девочки была для меня уколом чистого противоядия. Мир снова был нормален и прекрасен.
