В тени я заметил дверь. За стальной решеткой размером с экран телевизора блеснули светлые волосы.
— Сара, ты цела?
— Да. Они использовали меня как приманку, Ник. Это ты им нужен.
— Что ж, их сейчас нет. Тебе ничего не грозит. Я протолкнул руку сквозь решетку, почувствовал, как она за нее схватилась и поцеловала, а потом прижала к лицу. Оно было мокрым от слез.
Так мы стояли минуту, забыв обо всем и только касаясь друг друга. После всех этих месяцев ощущение было такое всепоглощающее, что я не мог говорить.
— Что это был за шум? — шепнула Сара. — Я слышала раскат грома, потом все здание затряслось. Я думала, оно на меня рухнет.
— Не волнуйся. Это был звук, который спас нам всем жизнь.
Она стала рассказывать о мерзостях Курта и о голоде, но я ей сказал, что это тоже уже позади.
— Пошли домой, — сказал я ей. — Есть тут другой выход?
— Нет… это склеп. Тут одни гробы.
— Я найду, чем взломать дверь.
— Не оставляй меня. Ник Атен! Только не сейчас. Не смей.
— Не оставлю. Здесь на стене есть железный крест. Отойди, а я им выломаю дверь.
Наверное, Сара заметила их первой. Я увидел, как неестественно широко раскрылись ее глаза. Потом было чувство холода сзади. И оно стало жгучей болью, когда я вывернулся в сторону и отлетел к стене.
Плечом к плечу стояли там мои родители — дикие, покрытые грязью, с длинными волосами и пылающими глазами. У матери в руке был нож, а руки красны от свежей крови.
Я пошевелил левым плечом, и боль от ножевой раны ударила в спину.
Я, тяжело дыша, поднял пистолет и посмотрел в лицо отца через прицел. И рука задрожала.
Они стояли и глядели на меня, головы их чуть тряслись от напряжения, сводившего все их мышцы.
Я заставил себя не отводить прицел от его лица. Только я больше не видел волосы дикаря и бешеные глаза.
Это было лицо моего отца. Губы его открылись, и я увидел щель между передними зубами.
— Ник! Ник! — Это был голос Сары. Очень, очень далеко. — Стреляй, Ник! Это уже не твои родители! Стреляй!
Я нажал на спуск. Выстрел загрохотал эхом. В десяти футах над головой отца пуля отбила от стены кусок камня.
— Мама! Папа! — Горло горело, когда я вымучивал из него слова. — Если в вас еще осталось что-то, что меня слышит… Слушайте. Я теперь отец. У меня новая семья. И у вас нет права это делать. Вам пора оставить нас в покое. Уйти.
Я снова выстрелил поверх голов. Они даже не вздрогнули.
— Ник! — позвала Сара. — Они тебя морочат! Это не твои родители! Убей их, а то они убьют тебя…
Мать медленно пошла вперед, выставив нож… Меня так загипнотизировали ее глаза, что я забыл обо всем, пока удар не отбросил меня в сторону.
Отец держал крест, которым я собирался ломать дверь склепа.
И занес его снова.
Я отдернулся, и тяжелое железо ударило в стену.
— Перестань! Папа, не надо! Он шел на меня, я поднял пистолет. Он снова ударил, крест расколол деревянную кафедру. Я свободной рукой стал хватать с кафедры молитвенники и кидать их в отца. Он продолжал идти.
— Папа, не надо! Не надо!
Мне снова было шесть лет. Папа шел меня наказывать, и я ничего не мог сделать… Он бегал быстрее, он был сильнее… И вот он идет меня отлупить и положить, плачущего, в постель.
Удары креста — иногда в стену, иногда в воздух, иногда мне по рукам.
— Папа, не надо! Оставь меня…
Стена в конце церкви уперлась мне в спину, и дальше идти было некуда.
Я видел только глаза отца. Глядящие в мои. И они придвигались ближе и ближе.
Выстрел раздался ниоткуда. Эхо раскатилось от стены к стене. Я задергал головой из стороны в сторону, пытаясь понять, откуда стреляли.
И посмотрел на свою руку. Из дула шел дымок. Палец держал спусковой крючок так крепко, что побелел. Я медленно поднял глаза в пролет. Отец лежал на спине, раскинув руки в стороны. Крест валялся у него над головой, и вокруг нее растекалась лужа крови.
Мать, рыча, бросилась на меня. Инерция ее прыжка заставила меня упасть, и пистолет запрыгал по полу.
Она бросилась мне на грудь, сунула руки мне в рот, пытаясь разорвать челюсти. Я стиснул ее пальцы зубами изо всех сил.
Но она не выпустила. Только попыталась использовать эту хватку, чтобы ударить меня головой о каменные плиты. И еще раз, и в голове у меня раздался жужжащий звук, и я стал терять сознание.
Голос мамы. Но только у меня в голове, потому что сознание начинало ускользать. И где-то девушка выкрикивала мое имя…
— Ник! Отбивайся, Ник! Отбивайся!
Откуда-то изнутри нахлынула сила, я ударил ногами вверх, оттолкнув ее.
И вскочил на ноги, судорожно кашляя.
Она выхватила из своих лохмотьев нож и бросилась вперёд, рыча и сверкая глазами.
На меня.
Я отступил и дал ей подножку, одновременно ухватив за волосы, и воспользовался ее инерцией, чтобы развернуть головой в каменную колонну.
Первый раз она ударилась головой о колонну случайно.
Второй раз — нет. И следующий — тоже нет.
Когда ее не стало, я опустил ее на пол.
Ключ от склепа я нашел на теле матери.
Сара вышла, и мы вцепились друг в друга, как дети.
И по дороге к дверям мы это услышали.
Тихий, почти неслышный, свист. Обнявшись, мы пошли по проходу туда, где лежал отец.
Он глядел в потолок и насвистывал. Кровь растеклась вокруг, будто он лежал на красном одеяле.
Когда он заметил движение, то перестал свистеть и повернулся взглянуть на меня.
Сара говорит, что тогда он и умер.
И я так говорю. Но в душе я знаю, что он еще на несколько мгновений стал моим прежним папой — здоровым и спокойным, и он знал, что я все еще люблю его и маму и буду любить до того дня, когда тоже перестану дышать.
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ
Полночь самого длинного дня
Дом Дел-Кофи, свечи.
Раны у меня оказались несерьезными, но все равно на меня навертели столько бинтов, что я стал
