— И куда ты хочешь податься?
— Похоже, меня хотят пригласить в «Лос-Анджелес Таймс». Второй вариант — Хьюстон.
— И что тебе больше нравится?
— Если мне поднесут предложение на блюдечке с голубой каемочкой, я его приму. Какой смысл терять время и гоняться за журавлями в небе? — Пит не стал дожидаться моей реакции и продолжил. — Элли, я тоже провел собственное небольшое расследование по этому делу. Вестерфилды неплохо продумали стратегию защиты. Их впечатляющая команда адвокатов сделает все, чтобы урвать денег. У них есть этот Небелз, и хотя он еще тот проходимец, многие поверят в его историю. Делай что знаешь, но, прошу тебя, пообещай себе: если Вестерфилд добьется суда и его оправдают, ты бросишь эту затею. — Он посмотрел мне в глаза. — Элли, я знаю, о чем ты сейчас думаешь. «Ни за что». Но, постарайся понять — неважно, насколько хорошие книги напишите ты и Берн. Кто-то до самой могилы так и будет уверен, что на Вестерфилда повесили это дело, а кто-то будет всегда считать его виновным.
Пит просто хотел дать мне добрый совет, но в тот вечер, когда я упаковывала вещи, которые понадобятся мне во время длительного пребывания в Олдхэме, я кое-что поняла. Даже Пит считает, что, виновный или нет, Роб Вестерфилд уже отбыл свой срок, каждый все равно останется при своем мнении, а мне пора завязывать с этим расследованием.
Нет ничего плохого в праведном гневе. Если он не застилает тебе глаза слишком долго.
Я вернулась в Олдхэм, а на следующей неделе состоялось слушание о досрочном освобождении Роба Вестерфилда. Как я и ожидала, решение вынесли в его пользу. Было объявлено, что Роб выходит 31 октября.
Хэллоуин, подумала я. Прямо в точку. Ночь, в которую демоны блуждают по земле.
16
Я открыла дверь магазинчика под звон привязанного над входом колокольчика. Пол Штройбел стоял за прилавком. В моих смутных воспоминаниях образ Пола связан со старой заправочной станцией, на которой он работал много лет назад. Юноша заправлял бензобак нашей машины, натирал до блеска лобовое стекло, и мама всегда повторяла: «Какой Пол хороший мальчик». Но после того как на него пало подозрение в убийстве Андреа, мама больше так не говорила.
Думаю, внешность Пола я частично, если не целиком, помнила по фотографиям из газетных вырезок, хранившихся у матери. Газеты тогда во всех подробностях описывали убийство Андреа и суд. Ничто так не привлекает читательскую аудиторию, как красивый парень из богатой и влиятельной семьи, обвиняемый в убийстве симпатичной девушки-подростка.
Ясное дело, текст статей сопровождали фотографии: вот тело Андреа вытаскивают из гаража-'убежища'. Вот ее гроб несут из церкви. Вот моя мать в отчаянии заламывает руки, ее лицо искажено горем. Отец с выражением безысходности и боли на лице. Вот я сама, маленькая и потерянная. Пол Штройбел, весь на нервах и в смятении. Роб Вестерфилд, как всегда, красивый, самоуверенный и ироничный. Уилл Небелз, с неуместной заискивающей улыбкой.
У фотографов, так обожающих запечатлевать человеческие эмоции, явно выдался удачный день.
Мама никогда не рассказывала мне о своей коллекции газетных вырезок и копии протокола суда. Как я была поражена, когда, уже после ее смерти, оказалось, что громоздкий чемодан, сопровождавший нас во всех переездах, — настоящий ящик Пандоры, полный боли и горя. Наверное, когда мама выпивала и погружалась в пучину тягостных воспоминаний, она открывала этот чемодан и заново обрекала себя на муки личного распятия.
Я предполагала, что Пол и миссис Штройбел уже слышали, что я в городе, но, когда Пол поднял глаза и увидел меня, на его лице промелькнуло удивление, быстро сменившееся настороженностью.
Я вдыхала потрясающий букет ароматов окорока, бекона и специй — традиционные запахи немецкой кухни. Мы с Полом стояли и разглядывали друг друга.
Флегматичная внешность Пола больше подходила взрослому мужчине, чем подростку с газетных фотографий. Лицо утратило детскую пухлость, а в глазах уже не было того смятения и неуверенности, что двадцать три года назад.
Скоро магазинчик закрывался — уже почти шесть. Как я и надеялась, никаких запоздалых покупателей, желающих что-то приобрести в последнюю минуту, не оказалось.
— Пол, это я, Элли Кавано.
Я подошла к нему и протянула руку через прилавок. Пол крепко, даже слишком сильно, стиснул мою ладонь.
— Я слышал, что ты вернулась. Уилл Небелз лжет. Меня не было в гараже в ту ночь, — с болью в голосе запротестовал он.
— Я знаю.
— Нечестно, что он так говорит.
Тут дверь, отделяющая кухню от зала магазина, открылась, и к нам вышла миссис Штройбел. Похоже, она всегда готова броситься на защиту сына от малейшей опасности.
Конечно, миссис Штройбел постарела. Она похудела и уже не выглядела той розовощекой толстушкой, которую я помнила. Волосы ее, не считая пары прежних ярко-соломенных прядей, стали совсем седыми, а в походке появилась легкая хромота. Увидев меня, она проронила:
— Элли?
Я кивнула, и озабоченное выражение на ее лице сменилось приветливой улыбкой. Обогнув прилавок, миссис Штройбел заключила меня в объятия.
Тогда, после моих показаний в суде, миссис Штройбел подошла ко мне, взяла за руки и, чуть ли не плача, стала меня благодарить. Адвокат защиты пытался выудить из меня, что Андреа боялась Пола, но, стоя перед присяжными, я объяснялась на редкость четко:
— Я не сказала, что Андреа боялась Поли, потому что она его не боялась. Она переживала, что Пол может рассказать папе, что иногда она встречается с Робом в «убежище».
— Как я рада тебя видеть, Элли. Ты стала настоящей красавицей. А вот я совсем одряхлела, — вздохнула миссис Штройбел, касаясь губами моей щеки. Ее родной акцент струился в словах, словно мед.
— Нет, что вы, — запротестовала я. Теплота этой встречи, как и радушный прием миссис Хилмер, показались мне лучиками света в непроницаемой темноте печали, которая сопровождала меня каждый миг моего сознательного существования. Я вдруг почувствовала, что вернулась домой, к людям, которые меня любят. И здесь, рядом с ними, даже после стольких долгих лет я не чужой человек, и я не одинока.
— Повесь на дверь табличку «Закрыто», Поли, — бодро решила миссис Хилмер. — Элли, может, зайдешь к нам пообедать?
— С удовольствием.
Я ехала за ними на своей машине. Штройбелы жили где-то в миле от магазина, в одном из старых районов города. Дома здесь небольшие, конца девятнадцатого века. Тем не менее выглядят они уютными и ухоженными. Наверное, не одно поколение семей сидело летом на этих крылечках.
Наш приезд с энтузиазмом встретил желтый Лабрадор, собака Штройбелов. Пол тут же взял поводок и отправился выгуливать пса.
Дом Штройбелов оказался таким, как я и представляла — гостеприимным, чистым и уютным. Я отказалась от предложения матери Пола устроиться в одном из мягких кресел в гостиной и посмотреть телевизионный выпуск новостей, пока она будет готовить обед на кухне. Вместо этого я пошла с ней и уселась на табуретку за кухонный стол. Не особо надеясь на согласие, я предложила свою помощь и, получив отказ, стала наблюдать, как миссис Штройбел хлопочет по хозяйству.
— Ничего особенного, — предупредила она. — Вчера я потушила говядину. Я всегда готовлю ее два дня подряд. Так лучше. И намного вкуснее.
Ее руки двигались быстро и ловко, пассируя последние овощи для жаркого, раскатывая тесто для печенья и нарезая зелень в салат. Я сидела тихо. Я поняла, что миссис Штройбел сначала хочет разобраться с обедом, а потом уже пойдут разговоры.
Я оказалось права.
Прошло минут пятнадцать. Миссис Штройбел удовлетворенно кивнула и выдала:
— Отлично. Теперь, пока не вернулся Поли, ты должна мне сказать. Вестерфилды способны на такое?
