“Изгородь!” Ослепшие глаза различили ее только тогда, когда она с разгона врезалась в проволоку.
В легкие словно залили расплавленной пластмассой. Она нащупала ногой нижнюю перекладину.
Подтянулась на вторую и перекатилась головой вперед, рухнула на землю и на четвереньках поползла к тонким придорожным деревцам.
КРАК!
Изгородь рухнула плашмя, столбы переломились над самой землей.
Над проломом – только звездное небо.
Но воздух вокруг сгущался. Что-то нависло над ней. Что-то мощное.
А ее силы ушли, оставив ее на четвереньках. На ноги не подняться. Ползет по колкому гравию, обдирая локти и колени.
“Помирать пора, Розмари”.
Отчаянно хочется жить, но силы осталось только ползти по-черепашьи.
Оно уже рядом.
Деревца одно за другим ломались, вминались в землю. Ветки последнего больно хлестнули ее по ноге. Она вскрикнула.
Удар разрушил чары. Мощный выброс адреналина поднял девочку на ноги. Через секунду она уже летела по дороге.
Не в силах запретить себе оглядываться, она видела, как столбы изгороди валятся наземь и разлетаются в щепки, словно под гигантским ножом невидимой газонокосилки.
“Машина, – подумала она, задыхаясь. – Подъедет какая-нибудь машина... я проголосую... мы умчимся... спасемся...”
“Если кто-нибудь проедет здесь... Все будет хорошо... Чертовски хорошо... только откуда взяться машине на пустынной дороге... ночью...”
“С тем же успехом можешь надеяться, что прилетит Яблочный Клан и на стрекозиных крылышках унесет тебя на Луну”.
Она помнила: “Здесь мой Губитель”.
Изгородь разлеталась в щепки.
Гранитные столбы ворот... взорвались с силой снаряда. Губитель настигал. Конец рядом.
Из темных полей донесся протяжный вой. Протяжный и полный тоски вопль ее смерти. Смерть звала.
Вот опять...
“Нет, – подумала она. – Это гудок. Поезд гудит, зараза”.
Впереди, в двухстах ярдах, холм на сурепном поле прорезали рельсы. Даже в темноте она различала откосы, круто спускавшиеся к путям. И медленно приближавшийся товарняк, груженый углем.
Если удастся вскочить в вагон – это отстанет. С крутого откоса можно прыгнуть, как с платформы станции. Если упасть на россыпь угля – он смягчит удар. Если нет – она сломает себе шею.
“Быстрей. За холмом уклон пути идет вниз. Если товарняк наберет скорость, нечего и думать его поймать”.
За спиной по-женски взвизгнул втоптанный в землю дорожный знак.
Заросший травой пригорок она преодолела рывком, достойным олимпийца-спринтера. Перепрыгнула ограждение, поскользнулась и тяжело шлепнулась наземь, вскрикнув от резкой боли в затылке. Что-то схватило ее за волосы.
Головы не повернуть. Она яростно дергалась под столбом ограждения, пытаясь вырваться, в уверенности, что ее держит живая рука. Но пальцы нащупали только проволоку ограды. Вот оно что! На бегу длинные пряди сбились в колтун и петлей зацепились за столбик.
Мысли неслись вскачь. “Отцепись. Надо бежать. Поезд – последний шанс”.
Проволока ограждения содрогнулась, как живая. Она повернула голову вправо.
Столбы валились как кегли. Балки ограждения под сокрушающей тяжестью уходили в землю.
Сколько столбиков осталось до нее? Она насчитала десять, и десятый сломался у нее на глазах. Снова представилась чудовищная газонокосилка: она неумолимо накатывалась вдоль ограды, срезая столб за столбом.
Девятый.
Сбит.
Смутная мысль: “еще восемь столбов от меня до Губителя”.
Восьмой.
Разлетелся в щепки. “Интересно, как это будет?”
Перед глазами встала яркая картина ее последнего мига:
наваливается невыносимая тяжесть, корчи агонии, треск костей...
Она почувствовала, как под падающей с небес скалой лопается кожа, рвутся сухожилия и ломаются ребра: щелк... щелк... щелк...
Ниже... ниже...
Грудная клетка разваливается, открыв небу трепещущее сердце... Крик рвется из горла, выталкивая осколки зубов...
Еще ниже...
Из расколотых костей сочится костный мозг... И сердце лопается, как помидор под каблуком!
Она уже видела себя в грязи, раздавленной в лепешку, как мышь на дороге.
“Тут тебе и конец, Розмари Сноу”.
– Нет!
Крак!
Седьмой столбик. Как не бывало.
Крак!
Шестой.
– Волосы! Я не могу!
Гудок локомотива. Стук колес все быстрей. Еще минута – и все.
Пригнувшись, она рванулась, вырывая волосы с корнем. Голову обожгло огнем, волосы затрещали, но несколько прядей еще держались.
Пятый...
Перед ней встало лицо незнакомца, грустные раскосые глаза. “Теперь понятно, почему ты так спешил. Вот от чего ты убегал. Ты знал, что это такое. И ты смеялся надо мной, как все эти мучители, превратившие мою жизнь в ад? Доволен, что я умру, да?
– Ублюдок! – выкрикнула она. – Я убью тебя! Крак!
Четвертый...
Она изгибалась, дотягиваясь до петли волос, захлестнувшей столбик и вопила от ненависти к предателю. Третий столбик... Щепки мельче спичек.
“Давай! Еще можно успеть. Последняя секунда. Давай же!” Крак! Второй.
Она зарычала на незнакомца. Первый!
Ближайший столбик рухнул. Балка, на которую она опиралась, переломилась, куст чертополоха, падая, хлестнул ее по лицу.
Она замерла, похолодев, подняв лицо к небу. Теплый летний воздух сгустился, ударил ее в лицо. Как молот Господень.
Розмари Сноу закричала...
Часть вторая
Какая-то странность кроется в турецком городе, известном как Стамбул.
В 330 году новой эры римляне перенесли сюда столицу империи. Город тогда назывался Византии. Римляне переименовали его в Константинополь. Они изменили название, а город изменил их. Они превратились в византийцев. И обычаи их странно исказились, превратившись в византийские обычаи. По новому обычаю, новый император, заступая на место старого, выжигал своему предшественнику глаза раскаленными железными прутьями. В 1453 году Константинополь захватили турки. Они переименовали его в Истамбул, а сами стали византийцами. И обычаи их стали странными, тоже, можно сказать, византийскими.
