Когда я открыл глаза, то понял, что произошло. Удары моих ног встряхнули дерево, и ломкие ветви отвалились. На нас обрушился потоп обугленных палок, сучьев, веток.
Основной их удар пришелся на голову чудовища. Его отбросило в сторону.
Оно лежало на боку, рухнув лицом в ковер сажи.
Откашливаясь и отплевываясь, я выбрался из-под ветвей.
Ни секунды я не верил, что серый мертв. Он наверняка был только оглушен. Ветви обуглились от жары, и самые большие из них были на удивление легки, когда я отбрасывал их в стороны.
Надо освободиться, пока он не очнулся.
Я кое-как поднялся на ноги, но перепутавшиеся ветви громоздились до пояса и держали меня как в клетке. Даже перелезть нельзя было через эту путаницу горелой древесины. При попытке наступить на ветку она ломалась, испуская струи черной пыли, от которой саднило глаза.
Я разбрасывал ветви, расчищая себе путь. Я должен выбраться. Должен найти Кейт. Я должен... Черт!
Меня схватили за ногу.
Я поглядел вниз. Эта тварь скалилась сквозь паутину ветвей. Кровавые глаза полыхали злобой.
Взметнулась здоровенная рука, разметывая сучки. Она схватила меня за лямку рюкзака и попыталась снова свалить на ветви. Чтобы додушить.
Я схватился за ближайшее оружие – ветка толщиной в мою руку и такой же длины. Размахнуться я не мог и потому ткнул ею в серое лицо с красными глазами.
А потом, будто отбрасывая неутрамбованную землю от вкопанного столба, стал кидать ногами ветви в это лицо.
Когда я встряхивал головой, пот летел веером. Руки ныли. При каждом вдохе в легкие попадали тучи пыли, от которой горело в груди. Но я продолжал футболить ветви.
Руки разжались. Серые лапы чудовища обмякли и упали вниз.
Я остановился перевести дыхание.
Глаза помутнели. Монстр не шевелился.
Я снова начал пробиваться на волю.
Но тут же снова взметнулись руки и схватили меня.
И снова я стал кидать ветви.
Я попал в кошмар. Пока я бью его по голове, он оглушен. Но стоит мне остановиться, он с ревом оживает и бросается на меня.
Мне придется драться с ним до Страшного Суда. Стоит цне остановиться – и я мертв.
Я стал бить сильнее. Вместе с ужасом загорелась злость, пылающая чертовская злость, влившая силу в ноющие руки.
– Чего тебе надо... чего тебе от меня надо?
Бум-бум-бум...
– Зачем ты здесь?
Бум-бум-бум...
– Ты же говорить не можешь, гад, бессловесный гад. Ты же зверь, блин... тупой безголовый зверь...
Меня одолела усталость. Я перестал бить.
Из ветвей молотами взметнулись кулаки, ударив меня в бедра.
Я снова ударил, сильнее, и красные глаза остекленели. Снова упали руки.
– Кто тебя послал?
Наконец я услышал что-то вроде ответа:
–
Я ударил еще раз с криком:
–
Он прошипел единственное слово:
– Иис-с-с-уссс...
– Иисус? – Я остолбенел. – То есть как это – Иисус?
Снова взметнулись руки и схватили меня. Глаза, потускневшие почти до карих, запылали кровью.
Я снова стал бить, сжимая в руках горелое дерево: снова и снова я обрушивал его на это серое лицо, вбивая эту голову в землю.
Я бил, пока не упали руки, пока глаза не потускнели. Бил, пока не потекла красная жижа из черногубого рта.
Я знал, что стоит мне остановиться – и он меня убьет.
106
Я Кейт Робинсон.
Я сижу на верху колокольни. И пишу это, глядя на мир, похожий на ад. Где были зеленые поля – черная пустыня. Стволы деревьев торчат из земли черными столбами. Вдалеке бьют из земли струи газа. Они горят всеми цветами – желтый, синий, оранжевый, красный, даже ярко-зеленый, и они красивы странной красотой.
Срывается ветер, он хлопает страницами блокнота. Я придерживаю их свободной рукой. Я должна писать.
Ветер крепчает, гудит, воет, как дикий зверь. Он шевелит черную пустыню, срывая золу, крутит пыльные смерчи, летящие ко мне; они разбиваются о колокольню, и угольная гарь жалит кожу. Ветер треплет мне волосы.
Больше всего похоже, будто черные духи танцуют по Земле.
От пыли в воздухе черный туман. Даже небо черное. Мой мир погиб.
В двухстах шагах стоят серые, окружившие церковь. Выхода нет. Скоро они придут за мной.
Когда они пойдут по дорожке от кладбища к дверям церкви, я выстрелю в себя.
Больше не будет боли.
Не будет заботы, где достать еду.
Я это сделаю.
Раньше, чем они сюда войдут, чтобы...
Господи, я вспомнила!
Я вспомнила, что они сделали со мной.
Воспоминание пришло внезапно, как удар молнии.
Я вспомнила!
Они меня бросили на каменный пол церкви. Они содрали с меня одежду.
И вдруг остановились. Будто им дали приказ. Потом двое из них нагнулись и каждый схватил меня за лодыжку. Меня потащили по полу. К дверям они подошли уже бегом.
Я помню, как кричала. Они не замедлили шага. Они выбежали наружу, держа меня за ноги. Я помню, как мимо мелькали разбитые надгробья. Я стукалась затылком об землю, от меня оставалась борозда на черном пепле.
Куда они меня тащат?
Что они хотят сделать?
Я кричала, вырывалась, руки волочились за головой, но меня тащили будто трактором. Они были неутомимы, неостановимы. Я кричала от боли – угли резали голую спину.
Они вытащили меня в дюны пепла, нанесенные ветром.
На гребень. Вниз по склону. На следующий.
Я знала, что они хотят сделать.
Меня выбрали для какой-то нечеловеческой программы спаривания. ЗВЕРЬ ИМЕЕТ ЖЕНЩИНУ.
Меня заставят иметь половое сношение с этими монстрами.
Я орала. Разум начинал мне изменять. Я ругалась, плевалась, орала мерзкие слова. Я бы вырвала себе матку ногтями, если бы могла.
И все это время – ощущение дикой скорости, пока они меня волокли.
И все прекратилось.
