Конечно, все вышло вполне удачно, как было с ними всегда — с первой проведенной вместе ночи. Потом Ричард и Николь лежали рядом, держась за руки. Они молчали. Несколько слезинок, скопившихся в глазах Николь, медленно скатилось по лицу и ушам. Она улыбнулась во тьме. В этот миг Николь ощущала просто невозможное счастье.
Впервые в их жизни не было никакой спешки, каждую ночь они разговаривали, особенно после любви. Ричард рассказывал Николь о своем детстве и юном возрасте — прежде он о многом умолчал. В частности, рассказал о самых болезненных для него выходках отца и затруднительных обстоятельствах своей неудачной первой женитьбы на Саре Тайдингс.
— Теперь я понимаю, что в характере Сары и отца было нечто общее, — как-то поздно вечером сказал ей Ричард. — Они были просто неспособны выразить одобрение моим действиям, чего я так отчаянно добивался, и притом безусловно понимали, что я буду пытаться получить его даже наперекор собственным интересам.
Со своей стороны Николь впервые поделилась с Ричардом подробностями своего драматического сорокавосьмичасового романа с принцем Уэльсским, состоявшегося сразу после того, как она завоевала золотую олимпийскую медаль. Она призналась Ричарду, что мечтала выйти замуж за Генри, и была ужасно унижена, осознав, что принц не собирается даже рассматривать ее в качестве претендентки на роль английской королевы в основном из-за цвета кожи. Ричард с крайней заинтересованностью следил за повествованием Николь и ни разу не проявил даже капельки ревности.
«За это время он сделался более зрелым», — думала Николь несколько ночей спустя, когда муж завершал ежевечерние труды, отправляя своих птичек спать.
— Дорогой, — проговорила Николь, когда Ричард вернулся в спальню. — Я хотела тебе рассказать еще кое о чем… просто ждала подходящего момента.
— Жаль, — Ричард изобразил серьезную озабоченность. — Увы, мне… только прошу — говори побыстрее, у меня есть сегодня кое-какие планы на тебя.
Он пересек комнату и пристал к ней с поцелуями.
— Пожалуйста, Ричард, подожди… — Николь мягко отвела его руки. — Это очень важно для меня.
Ричард отступил на пару шагов.
— Когда я поняла, что меня вот-вот казнят, — медленно проговорила Николь, — я осознала, что уладила все свои личные дела, за исключением двух. Я должна была еще кое-что сказать тебе и Кэти. Я даже попросила полицейского, который объяснил мне, как будет производиться казнь, принести мне перо и бумагу, чтобы написать два предсмертных письма.
Николь остановилась на мгновение, словно бы подыскивая точные слова.
— В те жуткие дни я так и не смогла вспомнить, Ричард, — продолжила она, — что когда-либо говорила тебе, как рада тому, что ты был моим мужем и… Я не хотела умирать, не признавшись в этом…
Она остановилась во второй раз, коротко оглядела комнату и снова посмотрела прямо в глаза Ричарду.
— Была и еще одна вещь, которую я собиралась выяснить между нами в этом последнем письме. Я полагала, что иначе не могу завершить свою жизнь и должна оставить этот мир, уладив все свои дела… Ричард, я хотела извиниться перед тобой за свою настойчивость в отношении Майкла, когда мы… Я ошиблась в том, что затеяла это дело… — Николь глубоко вздохнула. — Нужно было иметь больше веры. Нет, я не хочу сказать, что жалею о том, что Патрик и Бенджи появились на свет, но я понимаю теперь, что слишком быстро сдалась перед лицом одиночества. Мне хотелось бы…
Ричард приложил палец к ее губам.
— Извинений не требуется, Николь, — сказал он тихо. — Я знаю, что ты все время любила меня.
Они легко приспособились к ритму их простого существования. По утрам рука в руке обходили Нью- Йорк, заново обследуя каждый уголок острова, который, некогда считали своим домом. Теперь вокруг было темно, и город казался другим. Лишь огни их фонарей освещали загадочные небоскребы, очертания которых были навсегда запечатлены в памяти Уэйкфилдов.
Часто они ходили по набережным города, оглядывая воды Цилиндрического моря. Однажды утром они провели несколько часов на том самом месте, где многие-многие годы назад доверили свои жизни трем птицам. Вместе они вспоминали страх и возбуждение в тот момент, когда огромные птицеподобные существа оторвали их от земли и понесли за море.
Каждый день после обеда Николь, всегда более нуждавшаяся во сне, чем ее муж, укладывалась вздремнуть. Тем временем Ричард с помощью клавиатуры заказывал у Рамы пищу и все необходимые припасы, или забирал птенцов наверх, чтобы потренировать и поучить их, или же воплощал какую-нибудь из своих многочисленных идей где-нибудь в убежище. Вечером, пообедав в покое, они ложились бок о бок и часами разговаривали, прежде чем заняться любовью или наконец уснуть. Они переговорили обо всем: о Боге, Орле, раманах, политической ситуации в Новом Эдеме и в первую очередь, безусловно, о детях.
Они охотно беседовали об Элли, Патрике, Бенджи, даже о Симоне, которую не видели уже многие годы. Но Ричард старался не вспоминать о Кэти. Он все время упрекал себя за то, что не был строже со своей любимой дочерью в детские годы, и полагал, что ее безответственное поведение в зрелом возрасте вызвано его попустительством. Николь пыталась утешить и ободрить его, напоминая Ричарду, что обстоятельства их жизни в Раме были весьма необычными, и уж, в конце концов, собственное прошлое никак не могло подготовить его должным образом к той дисциплине, которая требуется от родителей.
Однажды после полудня, когда Николь пробудилась от дремоты, она услышала, как Ричард бормочет себе под нос в коридоре. Полюбопытствовав, она отправилась в комнату, служившую прежде спальней О'Тулу. Замерев у двери, Николь принялась разглядывать занимавшую большую часть комнаты объемистую модель, с которой возился Ричард.
— Voila![5] — воскликнул он, давая понять Николь, что слышал шорох ее шагов. — Конечно, не следует ждать наград за художественное мастерство, — ухмыльнулся Ричард, кивая в сторону своего произведения, — однако эта модель удовлетворительно воспроизводит ближайшие к Земле окрестности Вселенной и уже дала мне много пищи для размышлений.
Большую часть пола покрывал плоский прямоугольный помост, на котором было расположено около двадцати тонких вертикальных стержней различной высоты. На каждом из них находился по крайней мере один раскрашенный шарик, изображавший звезду.
Вертикальный стержень в самом центре модели, с желтой сферой на верхушке, поднимался над платформой примерно на полтора метра.
— Это, конечно, — пояснил Ричард, — наше Солнце… Вот здесь сейчас находимся мы, а точнее, Рама — в этом квадранте, на одной четверти пути, разделяющего Солнце и нашу ближнюю соседку — желтую звезду Тау Кита… Вот Сириус, возле которого мы побывали, когда гостили в Узле.
Николь ходила по модели, разглядывая звездных соседей Солнца.
— В радиусе двенадцати с половиной световых лет от нашего дома умещается двадцать звездных систем, — объяснил Ричард, — в том числе шесть двойных и одна тройная, наша самая близкая соседка Альфа Центавра. Заметь, что лишь Альфа Центавра попадает в сферу радиусом пять световых лет.
Ричард указал на три отдельных шарика, представлявших систему Центавра. Все были разных размеров и цвета. Это трио, присоединенное друг к другу тоненькими проволочками, располагалось на верхнем конце одного вертикального стержня, как раз внутри дуги, окружавшей Солнце и помеченной большой цифрой 5.
— Коротая здесь многие дни в одиночестве, — продолжал Ричард, — я часто задумывался,
Ричард остановился. Николь подошла к краю модели и протянула руки вверх к паре красных звезд, расположенных на трехметровом стержне.
— Итак, ты использовал стержни разной длины, чтобы проиллюстрировать пространственное
