– И?
Давид кисло усмехнулся.
– Через «червоточину» сигналы могут перемещаться по времени
– … и удваивает собственную энергию.
– Более того – поскольку в силу вступает еще и эффект Допплера. Это позитивная петля обратной связи. Частица излучения может странствовать по «червоточине» вновь и вновь и накапливать энергию, потребленную из самой «червоточины». Постепенно накопленный запас энергии становится настолько велик, что разрушает «червоточину» – за долю секунды до того, как она начинает действовать как настоящая, полноценная машина времени.
– Короче говоря, твоя экспериментальная «червоточина» сгорела синим пламенем.
Давид сухо ответил:
– И более ярко, чем ожидал. Похоже, старина Хокинг был прав насчет хронологической защиты. Законы физики не позволяют создать машины времени обратного действия. Прошлое – это релятивистская блокирующая вселенная, будущее – квантовая неопределенность, и они соединены в настоящее, которое, как я полагаю, является квантовым гравитационным интерфейсом… Прости. Технические подробности не имеют значения. Понимаешь, прошлое подобно надвигающемуся леднику, наползающему на жидкое будущее. Каждое событие замерзает на месте внутри кристаллической структуры, замирает навсегда. И что главное – так это то, что я знаю лучше кого бы то ни было на планете: прошлое изменить нельзя. Оно открыто для наших наблюдений через «червоточины», но оно неподвижно, фиксировано. Понимаешь, каково это ощущать?
Бобби походил по комнате, перешагивая через горы бумаг и книг.
– Отлично. Ты страдаешь. Ты пользуешься заумной физикой в качестве самолечения. А как же семья? Ты хоть когда-то о нас вспоминаешь?
Давид зажмурился.
– Расскажи. Пожалуйста.
Бобби сделал глубокий вдох.
– Что ж… Хайрем стал еще старательнее от всех прятаться. Но планирует извлечь еще больше прибыли из прогнозов погоды – а эти прогнозы будут отличаться высочайшей точностью, поскольку они будут основаны на четких данных столетней давности – спасибо червокамере. Он считает, что, скорее всего, удастся даже разработать системы управления климатом на основе нашего нового понимания долгосрочных климатических сдвигов.
– Хайрем – это… – Давид запнулся в поисках подходящего слова. – Это явление. Есть ли предел у его капиталистического воображения? А о Кейт какие новости?
– Присяжные совещаются.
– А я считал, что улики исключительно косвенные.
– Так и есть. Но увидеть, что она действительно находилась за терминалом в то время, когда было совершено преступление, увидеть, что у нее была такая возможность… думаю, из-за этого поколебались многие присяжные.
– Что будешь делать, если ее признают виновной?
– Я еще не решил.
Так оно и было. Окончание процесса было черной дырой, жаждавшей поглотить будущее Бобби, – такой же неотвратимой и нежеланной, как смерть. Поэтому он предпочитал об этом не думать.
– Я видел Хетер, – сказал он. – Она неплохо держится, несмотря ни на что. Опубликовала подлинную биографию Линкольна.
– Отличная работа. А репортажи о войне в регионе Аральского моря просто блестящие. – Давид пытливо посмотрел на Бобби. – Ты должен гордиться ею – своей матерью.
Бобби задумался.
– Наверное, должен. Но я даже не знаю, какие чувства должен к ней испытывать. Знаешь, я видел ее с Мэри. Какие бы ни были между ними трения, между ними существует связь. А я ничего такого не чувствую. Наверное, это моя вина…
– Говоришь, видел? В прошедшем времени?
Бобби повернулся к нему.
– Похоже, ты ничего не слышал. Мэри ушла из дома.
– О… Как жаль.
– Они в последний раз переругались из-за того, как Мэри пользуется червокамерой. Хетер просто с ума сходит от тревоги.
– Но почему она не выследит, не разыщет Мэри?
– Она пыталась.
Давид фыркнул.
– Глупости. Как хоть кто-то из нас может спрятаться от червокамеры?
