«Не».
«Что «не»?»
«И усов не было».
«Как не было?!»
«А вот так, товарищ милицейский. Ни бороды, ни усов».
«Вы уверены?»
Портной обиделся:
«А я когда не уверен, языком не болтаю».
«Но, посудите сами, куда же он мог деть усы? В карман сунул, что ли?»
«Не могу знать».
«Ерунда же получается».
«Может, и ерунда, а только бритый «китель» был. Как есть бритый».
«Люди бывают похожими».
Портной не возражал.
«Так, может, обознались? Одного за другого приняли?»
«Но, не обознался».
«Но как же тогда все это объяснить? – пытался свести концы с концами Сухов. – Усы-то за два-три дня не вырастают. Сами знаете».
«А чего не знать? Премудрость не велика».
«Ну так как же?»
Портной только кряхтел и стоял на своем: за несколько дней до того, как он увидел незнакомца выходящим от Глазукова, у того не было ни усов, ни бороды.
Ни объяснить, ни отбросить показания Семенюка я не мог. Но Ермаш, считавший, что если в жизни и бывают загадки, то только потому, что их придумывают, подошел к делу достаточно прозаически:
– Небось твой Семенюк за воротник закладывает?
Действительно, по отзывам соседей, портной был горьким пьяницей. Трезвым его видели редко, разве что в церкви. Не «просыхал» он и всю последнюю неделю.
– И до белой горячки допивался? – полюбопытствовал Ермаш.
Такое тоже случалось. Дважды.
– Так чего ты себе и мне голову морочишь? С пьяницы какой спрос? Мой крестный говорил: «Выпьешь рюмку-другую да и слушаешь – то ли корова рычит, то ли в животе бурчит…» – Он засмеялся. – Нет, Косачевский, у таких глаза вразбежку, а мозги набекрень. Он не то что усы, а «Ивана Великого» не приметит. Есть у тебя показания Прозорова? Есть. Может, еще кто его видел? А портного этого оставь – запутает. Как был убит Глазуков?
Тут было все более или менее ясным.
Никаких следов борьбы в прихожей у Глазукова не обнаружили. Похоже, ювелир принял убийцу за обычного клиента. Возможно, знал его раньше. Во всяком случае, Глазуков провел молодого человека в контору, где между ними состоялся какой-то разговор (ювелир сидел в кресле). Во время этого разговора убийца неожиданно нанес сильный удар кинжалом. Когда смертельно раненный Глазуков сполз на пол, тот, видимо, не уверенный, что хозяин лавки убит, выстрелил в него в упор через квадратную диванную подушечку – такие на Украине называют «думками». Затем он вынул у Глазукова из кармана халата связку ключей, прошел в спальню, открыл сейф, переложил все находившиеся в нем драгоценности к себе в портфель или саквояж, вымыл руки и преспокойно покинул дом ювелира.
– Кажется, и пулю и гильзу кашли?
– Совершенно верно.
– Какому-нибудь оружейнику показывали?
– Показывали. Пуля с закругленной верхушкой. Такие употребляются и для браунинга, и для маузера, и для кольта. Кроме того…
– Калибр? – прервал Ермаш.
– Вот тут одна зацепочка. Оружейник считает, что девятимиллиметровый патрон использован для пистолета меньшего калибра, возможно браунинга калибра семь и шестьдесят пять. Уж очень вытянута пуля, да и отпечатались на ней не только поля, но и дно нарезов ствола.
– Это тебе ни черта не даст, – сказал Ермаш.
– Почему?
– Толком не налажен выпуск патронов ни для револьверов, ни для пистолетов. Винтовочные вовсю гонят, а эти – нет. Патронами другого калибра, как правило, и у нас, и в МЧК пользуются. По этому признаку можешь и меня заподозрить. Вот, полюбуйся. – Он выдвинул ящик и высыпал на стол пригоршню лоснящихся от густой смазки патронов. – Видишь? В свой кольт вгоняю. – Он смахнул патроны в ящик письменного стола, брезгливо вытер испачканную смазкой ладонь носовым платком, помолчал. – Ты почему считаешь, что он только один сейф открывал? Потому, что ничего не взял из другого?
– Не только.
