Черный треугольник. Дилогия

Г Л А З У К О В. Это вам Вишняков, что ли, говорил?

К О С А Ч Е В С К И Й. Вопросы задаю только я, Анатолий Федорович. Так был шрам на лице или его не было?

Г Л А З У К О В. Да будто был, маленький, неприметный. Я только сейчас вспомнил.

К О С А Ч Е В С К И Й. Где именно?

Г Л А З У К О В. Над бровью. Над правой бровью.

К О С А Ч Е В С К И Й. А теперь, будьте любезны, назовите мне фамилию этого гражданина и расскажите, когда и при каких обстоятельствах вы с ним изволили познакомиться.

Г Л А З У К О В. Да в первый раз я его видел, гражданин Косачевский!

К О С А Ч Е В С К И Й. Зачем же так волноваться? Готов вам поверить. Но… Представляете, какой будет пассаж, если, допустим, эта бестия Вишняков возьмет да и заявит, что «неизвестный» и раньше к вам захаживал? А мне бы очень не хотелось, чтобы у кого-либо возникли сомнения в вашей искренности. Кстати, когда вы в последний раз виделись с Арставиным?

Г Л А З У К О В. С каким Арставиным?

К О С А Ч Е В С К И Й. С сынком купца Арставина. С тем самым Михаилом Арставиным, который был замешан в афере с фальшивым бриллиантом «Норе».

Г Л А З У К О В. Путаете вы меня, гражданин Косачевский. Не желаю я больше отвечать на ваши вопросы. Уж пусть лучше меня обратно в камеру отведут.

К О С А Ч Е В С К И Й. Ничего не имею против. Может быть, хотите через меня передать какие-либо распоряжения приказчикам? Я к вашим услугам.

Г Л А З У К О В. Приказчики… Да пропади они пропадом! Змеи они подколодные, а не приказчики!

К О С А Ч Е В С К И Й. Не смею спорить: вам лучше знать своих служащих. До завтра, Анатолий Федорович.

Глава шестая ПРЕДСЕДАТЕЛЬ «СОЮЗА АНАРХИСТСКОЙ МОЛОДЕЖИ» ТОВАРИЩ СЕМЕН

I

Вечерний допрос владельца ювелирного магазина с Верхних торговых рядов, безусловно, был удачей. Удачей тем более приятной, что она пришла неожиданно, как говорится, нежданно-негаданно. Кто знает, как бы развернулись дальнейшие события, если бы на Глазукова не произвело такого сильного впечатления мое упоминание о шраме. А ведь шрам я привел только в качестве примера. Я не предполагал, что жемчуг Глазукову продал не кто иной, как мнимый голландец, которого Михаил Арставин ловко и вовремя подсунул своему отцу вместе с бриллиантовым стразом. И вот пожалуйста, исчезнувший было в небытие жулик вновь всплыл на поверхность, на этот раз не со стразами, а с настоящим жемчугом.

Правда, Глазуков, испугавшись собственного признания, внезапно оборвал беседу, которая становилась все более интересной. Но сказавший «а» должен в конце концов сказать и «б». Кроме того, в отличие от барыги с Сухаревки, того самого «вышеозначенного», Глазукову было что терять, и вряд ли он имел большой опыт в скупке краденого.

Я не сомневался, что наша беседа будет иметь продолжение. Обстоятельства вынуждали члена союза хоругвеносцев быть откровенным до конца. И действительно, когда я на следующий день приехал в розыск, дежурный инспектор доложил, что Глазуков хочет сделать какое-то важное заявление.

В дежурке было холодно и неуютно. На столе инспектора рядом с кружкой остывшего чая и журналом регистрации происшествий лежала только что принесенная газета. На первой странице чернели набранные крупным шрифтом слова «Отечество в опасности».

«…До того момента, как поднимется и победит пролетариат Германии, священным долгом рабочих и крестьян России является беззаветная защита Республики Советов против полчищ буржуазно- империалистической Германии, – прочел я. – Совет Народных Комиссаров постановляет: 1) Все силы и средства страны целиком предоставляются на дело революционной обороны. 2) Всем Советам и революционным организациям вменяется в обязанность защищать каждую позицию до последней капли крови. 3) При отступлении уничтожать пути, взрывать и сжигать железнодорожные здания…»

От газетных строк пахло порохом, ружейным маслом, гарью пожарищ и потом натруженных солдатских ног, месивших снег на прифронтовых дорогах. Сейчас там, в Петрограде, надрывно и тревожно гудели гудки заводов и фабрик, мчались грузовые автомобили с рабочими и матросами, тянулись подводы, груженные военным снаряжением…

– Поспешать надо, – сказал дежурный.

– Кому поспешать? – не понял я.

– Известно кому, товарищу Карлу Либкнехту, – веско сказал он.

Да, революция в Германии, которую мы ожидали со дня на день, запаздывала. Между тем немецкие колонны все дальше и дальше продвигались на восток.

По Москве ползли слухи о захвате Луцка, Ровно, Борисова, Смоленска. Со вчерашнего дня в город стали прибывать эшелоны с беженцами, и после этого слухи стали еще более зловещими.

Буржуазные газеты захлебывались от восторга. Корреспондент «Русских ведомостей», тот самый, который пытался у меня получить интервью по поводу ограбления ризницы, писал: «Революция умирает. Гибнет то, что они считали великой революцией и что было на самом деле великим уродством, бесноватостью, злым гением и проклятием русского освобождения. Умирает, догорая в дыму и чаду, российская пугачевщина…»

Не слишком ли торопитесь с похоронами, господа?

Дежурный удивленно посмотрел на меня: кажется, последние слова я сказал вслух.