Вообще-то я привык к американскому футболу, а не к такому. Некоторые матросы — настоящие мастера. Раньше я не думал, насколько футбол популярен во всем мире. У африканцев свой свободный стиль. У латиноамериканцев — потрясающая техника. Европейцы, вроде Ронана, играют очень дисциплинированно.
А тут я. Американец. Темная лошадка. Когда-то я в такой футбол тоже играл, но до их техники мне далеко. Зато им далеко до моей скорости. Джек Даниэльсон. Самый быстрый бегун в школе. В городе. В графстве. И на этом траулере.
Перевес то на одной, то на другой стороне. Забиваю два гола. Противник сравнивает счет. Пока ничья. Следующий гол принесет победу.
— Если я забью решающий гол, вы мне скажете, где моя собака, — говорю я.
— Заметано, — соглашается Ронан. — Только осторожнее. Иначе тебя выведут из игры, не успеешь забить мяч.
Громадный немец по имени Рудольф — старшина рыбаков, хотя я не знаю, что это значит, — подает мне длинный высокий пас. Гашу мяч и ловко провожу его мимо двоих защитников. Остался еще один — и потом вратарь.
Болельщики рекомендуют ему вытолкнуть меня с поля. Или повалить. И разделать под орех. Классно. Солнце и море.
Делаю ложный выпад, кидаюсь в другую сторону. Защитнику меня не догнать, поэтому он в отчаянии пытается меня повалить. Я перепрыгиваю через него и посылаю мяч мимо вратаря.
ГОЛ!
Меня хлопают по плечам. Поздравляют на шести языках.
— Молодчина, малый, — говорит Ронан.
— Где он?
— Двумя палубами ниже, в диспетчерской холодильников.
45
Не комната — кладовка. Крошечная. Без окон. Гудят машины. Что-то связанное с холодильниками. Пахнет мокрой псиной.
На полу заплесневелый коврик. Нет, не коврик. Разлагающаяся тюленья туша. Вычеркиваем. Тюленьи туши не шевелятся и не скулят.
Это ты, меховая морда?
Я тебе не горничная. Хватит помирать, вставай и помогай. Мы с тобой попали на какой-то загадочный рыболовный траулер, и я тут пашу как проклятый, пока ты устроил себе сиесту в адмиральской каюте.
Физкультура очень помогает, заявляю я.
Одр у тебя довольно комфортабельный, как я погляжу, — по сравнению с моей каторгой. Послушай, моряки ведут себя вполне дружелюбно, но почему-то никто не хочет мне говорить, куда мы направляемся. А капитан и старпом смотрят на меня косо.
По-моему, они мне не доверяют и моим рассказам о том, как мы с тобой оказались в лодке, не верят. Изучают меня, испытывают, все время за мной наблюдают.
Легко тебе говорить! И еще. Мне снился отец. Он сказал мне, чтобы я остерегался химер.
Да, и от этого дергаюсь. Химера — это такое чудище, которое нападало на корабли, а мы находимся посреди Атлантики.
У Жака, кока, на руках татуированы морские чудища, сообщаю я Джиско. А у капитана есть гроссбух с чем-то вроде морской змеи на переплете.
Пока нет. Но ведь я не знаю, что это такое, — как же я узнаю, что он поблизости?
Не стану спорить, выглядишь ты неважно. Надо бы найти тебе что-нибудь подкрепиться.
Джиско заметно воодушевляется:
Ой. Что-то случилось. Судно замедлило ход и поворачивает.
Снаружи доносится какофония звуков. Громкие голоса. Беготня по трапам. Со всех ног.
В дверь колотит Ронан.
— Эй, малый, тут полно работы! Мы забрасываем сети! Не заставляй капитана тебя разыскивать!
Ясно. Хорошие советы я узнаю с первого взгляда.
Пора мне, говорю я Джиско. Постараюсь раздобыть тебе хоть немного еды.
Честно говоря, я ждал, когда же мы наконец будем ловить рыбу.
Пес отворачивается и презрительно утыкается носом в пол.
Выбегаю за дверь и мчусь вверх по трапу. Может, я наконец получу кое-какие ответы.
46
Выбегаю на палубу и оказываюсь на жарком солнце.
Траулер охватила кипучая деятельность. Возле соединительных тросов хлопочут обнаженные по пояс люди. Разбегаются к кранам и лебедкам. Раскладывают на рабочей палубе огромную оранжевую нейлоновую сеть.
Жак со своими немногочисленными дружками стоит в тени рулевой рубки.
— Что происходит? — спрашиваю я у него.
— Сейчас будем забрасывать сети. — Он поворачивается и сплевывает в сторону. — Это на удачу. Теперь ты.
Я следую его примеру и плюю за поручень. Ветер подхватывает плевок и швыряет его мне в лицо.
Жак захлебывается горловым хохотом, его приятели посмеиваются. Потом они вдруг становятся очень серьезными.