горячие и ласковые, шум дождя в темноте и даже детский смех.
Лилиан увидела, что корабль Иммерту вдруг завертелся волчком и встал поперек дороги, раздался скрежет ломающейся мачты, всплеснули в воздухе кобальтовые паруса. Лилиан видела, как два других корабля на огромной скорости столкнулись друг с другом, она видела, как корабль Иммерту, словно во время замедленной съемки, не спеша перевернулся. Иммерту не удержал штурвал; от удара его выбросило за борт. Он пролетел по воздуху и упал на землю. Сотнями глаз Лилиан впилась в шоссе, пытаясь найти хоть какой-нибудь просвет, через который можно было швырнуть корабль. Но просвета не было. Шоссе вдруг стало огромным и в ту же секунду уменьшилось до микроскопических размеров. Лилиан не ощущала страха, она старалась наскочить на другой корабль не под прямым углом, а по касательной; в последний момент она еще успела подумать, что надо освободиться от штурвала, но руки не поспевали за ней; всё в ней словно приподнялось, она вдруг стала невесомой, словно сбылась старая легенда и ее корабль поднялся в воздух, оттолкнувшись от раскаленного, размягченного асфальта шоссе.
Но сказки – это всего лишь сказки, где бы их не сочиняли, на красной планете или на голубой.
Что-то ударило ее в грудь и в лицо, и со всех сторон на Лилиан ринулся разбитый вдребезги мир. Еще секунду она видела перед собой бледное, искаженное от ужаса лицо дежурного по трассе, а потом гигантский кулак ударил ее сзади; она услышала темный гул, и всё стихло.
Корабль, который налетел на Лилиан, пробил брешь в сплошном месиве кораблей; через нее смогли проскочить корабли, идущие следом. Гонщики один за другим пролетали мимо, их корабли, вихляя и дрожа, проходили вплотную к разбитым собратьям, так что металл со скрежетом терся о металл, и казалось, что это громко стонут покалеченные корабли.
Дежурный, держа лопату, перелез через мешки с песком и начал вытаскивать Лилиан. Когда гул двигателя приближался, он отскакивал в сторону. У Лилиан было разбито лицо, в ее грудную клетку вдавился руль. Изо рта у Лилиан текла кровь, она была без сознания. Толпа уже облепила шоссе, как мухи облепляют кровавый кусок мяса. Появились санитары с носилками. Они оттащили Иммерту в безопасное место, подняли его и передали другим санитарам, которые стояли за баррикадами из мешков. Несколько служащих, неся перед собой дощечки со знаком «Опасно!», уже прибежали на место аварии, чтобы предостеречь остальных гонщиков. Но гонки успели переместиться в другое место, все корабли миновали этот отрезок шоссе и теперь снова возвращались сюда; некоторые из водителей бросали быстрый взгляд по сторонам, глаза других были прикованы к ленте шоссе.
Гонки продолжались; их не прекратили.
Клерфэ сидел в приемном покое и ждал. За закрытыми дверями операционной, в ослепительном свете бестеневых ламп, врачи колдовали над телом Лилиан. Ее привезли сюда сразу, на медицинском геликоптере, который всегда дежурил на гонках в Алюминиум-Сити. В операции принимал участие и Ваксман. Он приехал посмотреть на гонки и успел добежать до медицинского геликоптера прежде, чем тот покинул место аварии. Из его путаных объяснений реаниматоры все-таки смогли уяснить, что перед ними коллега-врач, который уже имел дело с этой пациенткой, и взяли его с собой. А вот Клерфэ пришлось долго колесить на такси по узким улочкам города – основные магистрали были перекрыты из-за гонок, а его корабль остался на стоянке для гостей мероприятия, до которой было очень далеко добираться.
Время было клейким, как липкая бумага, на которой медленной мучительной смертью умирали мухи. Клерфэ раскрывал потрепанные журналы и тупо смотрел в одну точку, а потом снова захлопывал их; буквы казались черными жуками, выползшими из старого, пустого черепа. Комната пропахла страхом; весь тот страх, который люди испытывали в этой комнате, скопился в ней. Немного погодя в комнату вошла женщина с ребенком. Ребенок начал кричать. Женщина расстегнула кофточку и дала ему грудь. Ребенок зачмокал и уснул. Застенчиво улыбнувшись Клерфэ, женщина опять застегнула кофточку.
Через несколько минут сестра приоткрыла дверь. Клерфэ поднялся, но сестра не обратила на него внимания; она кивком пригласила женщину с ребенком следовать за ней. Клерфэ опять сел. В этот момент он увидел через окно, как к больнице подъехала открытая машина с тренером и двумя механиками. Сестра из приемного покоя привела всех троих в комнату ожидания. Вид у них был подавленный.
– Вы что-нибудь узнали? – спросил Клерфэ.
Тренер показал на Торриани:
– Он был там, когда ее вынимали из машины.
– У нее шла кровь горлом, – сказал Торриани.
– Горлом?
– Да. Похоже было на горловое кровотечение. Она ведь была больна, так ведь?
Клерфэ вздрогнул. Месяц назад Лилиан начала принимать таблетки, которые ей привозил Ваксман. Врач сказал Клерфэ, что они остановят темного зверя, пожиравшего ее легкие изнутри, и добавил, что если бы не пожертвования Лилиан, позволившие провести более масштабные и качественные исследования, лекарство было бы открыто на год, а то два позже. И таблетки Ваксмана действительно помогали. У Лилиан с тех пор не было ни одного кровотечения. Она перестала спать днем. Щеки ее округлились; она медленно, но верно набирала вес.
– Исключено! – раздался голос Ваксмана.
Все обернулись к врачу. Он появился в приемном покое, словно его призвала мысль Клерфэ, хотя это, разумеется, было не так.
– Как она? – спросил Клерфэ.
Прежде чем заговорить, Ваксман несколько раз пошевелил губами.
– Мадемуазель Дюнкерк умерла, – сказал он наконец.
Механики не сводили с него глаз.
– Вы сделали ей операцию? – спросил Торриани. – Наверное, вы сделали ее неправильно!
– Мы не делали Лилиан операции, – устало произнес Ваксман. – Она умерла раньше. Штурвал раздавил ей грудную клетку, вот отчего у нее шла горлом кровь. Мы сделали вскрытие. Все туберкулезные очаги были обезызвествлены, она была абсолютно здорова.
Все трое посмотрели на Клерфэ. Он сидел неподвижно.
– Где она? – спросил он, помолчав.
– Они приводят ее в порядок, – ответил Ваксман.
Клерфэ поднялся.
– Я должен ее видеть, – сказал он.
– Не стоит, – сказал Ваксман. – Лицо. Она очень сильно ударилась лицом. А штурвал сдавил ей грудную клетку. Врач считает, что она ничего не почувствовала, и я думаю так же. Всё произошло очень быстро. Она сразу же потеряла сознание. А потом так и не пришла в себя…
– Бросьте, – сказал Клерфэ. – Я видел подобное, и много хуже, много раз.
– Где, позвольте спросить? – осведомился Ваксман.
У Клерфэ сдавило горло. Он молча закатал рукав и показал татуировку Марсианского освободительного легиона.
– Вы уверены, что хотите видеть ее такой? – спросил Ваксман.
– Уверен, – ответил Клерфэ.
Ваксман принял решение.
– Хорошо, – сказал он. – Пойдемте со мной. Я дам вам халат и поговорю с врачом.
Клерфэ стоял и смотрел на то, что осталось от Лилиан. От женщины, убежавшей от грозного бесплотного хищника, пожиравшего ее легкие. От той, что принесла спасение многим своим товарищам по несчастью, в чью плоть так же вгрызался этот ненасытный зверь. От первой женщины Марса, вставшей за штурвал корабля и опередившей на нем многих мужчин. От той, благодаря кому женщины Марса надели брюки и появилась стрижка «а ля дюнкерк».
«Это должно было случиться со мной, со мной, – думал Клерфэ. – Мне, а не ей была уготована смерть в расколотом корабле, это мои легкие должен был пробить штурвал из белой кости». У него было странное чувство – как будто он кого-то обманул: оказавшись лишним, он всё же продолжал жить; произошло недоразумение, вместо него убили другого человека, и над Клерфэ нависла неясная серая тень подозрения в убийстве, словно он был изнемогшим от усталости водителем, который переехал человека, хотя мог этого избежать.
– Здесь вы ничем не поможете, – мягко сказал Ваксман. – Она умерла. Никто из нас теперь ничем
