— Не знаю, — угрюмо буркнула Харпер. — Но по-моему, не пройдет и года, как ему потребуется помощь врача.
Бернард, которого начинала мучить изжога, кивнул и разлил по кружкам кипяток.
— А тебе не кажется, что все это — ну, то, что ты используешь его таким образом, — что все это не делает тебе чести? Я хочу сказать — это очевидно — он по уши влюблен в красотку Эндеринг, а ты выуживаешь через него информацию…
Как только кружки нагрелись, на их черных поверхностях проступили странные рисунки: лица инопланетян с пустыми круглыми глазами и выпуклыми, несоразмерно большими лбами. Они были выполнены особой чувствительной краской и проступали лишь под действием тепла. Это были сувениры, которые редакция дарила своим подписчикам. Фокус с инопланетянами неизменно приводил Харпер в восторг.
Вот и теперь она гулко расхохоталась, когда Бернард протянул ей кружку. Она уже обулась и сидела на краешке кресла. Бернард вернулся к столу и опустился на табурет. Харпер поднесла кружку губам и принялась громко дуть на горячую жидкость. От пара у нее запотели очки.
— Если кто его и использует, то только не я, — сказала она, заметив вопросительный взгляд Бернарда. — Ты же сам говорил. Именно с появлением Шторма все пришло в движение. Он замешан во всех событиях — причем с самого начала. История, которую он прочитал на вечеринке, его связь с девушкой, даже его одержимость привидениями — все это сыграло свою роль. Героем управляет судьба, мой друг, остальные просто тащатся следом. Ричарду Шторму осталось ответить лишь на один вопрос: сможет ли он стать героем собственной жизни?
— А как же Эндеринг?
Харпер задумчиво покачала головой:
— На ее месте я непременно влюбилась бы в него.
— И разбила бы свое сердце…
— Не задумываясь… Вдребезги.
— Черт побери! — Бернард с грохотом поставил кружку на стол рядом с клавиатурой. — И ты еще смеешь говорить, что он самонадеянный наглец! Да ты самонадеянна ничуть не меньше Яго.
Харпер многозначительно кивнула:
— Он делает свое дело, я — свое.
Бернард порывисто отвернулся и, чтобы скрыть обуревавшие его эмоции, принялся лихорадочно искать себе какое-нибудь занятие. Именно в этот момент его взгляд упал на желтый конверт, лежавший в ящичке для бумаг.
— Это еще что? — спросил он, открывая конверт.
— Ах да. Это-то я и имела в виду, когда говорила о сегодняшнем вечере. — Харпер поставила кружку на низкий кофейный столик и встала. — Это баллада «Юный Уильям», относящаяся к четырнадцатому веку. Я обнаружила ее в одной антологии в Лондонской библиотеке. Пришлось перевести ее на современный английский — памятуя о твоем прогрессивном образовании.
— Премного благодарен.
— Я воспринимаю эту находку как подтверждение того, что мои предположения оправдались — и «Черная Энни», и «Замок алхимика», и «Волхвы» восходят к одному и тому же, более раннему источнику, возможно, английскому и, возможно, датируемому тринадцатым или даже двенадцатым веком. Сходство очевидно.
— И тебя это заинтересовало?
Харпер взяла сумочку и трость и смерила Бернарда долгим, испытующим взглядом.
— Бернард, Бернард, — протянула она, выделяя каждый слог, и в ее голосе послышалось осуждение. — Это не могло меня не заинтересовать. Посуди сам. Яго открыто, не делая из этого тайны, охотится за триптихом Рейнхарта. Он даже хочет, чтобы об этом знали, и надеется, что хозяева других створок дадут о себе знать. Он боится другого — вдруг кто-то догадается об истинной причине, которой объясняется его любовь к искусству.
— И причина кроется в средневековых байках?
— Вот именно. Это след — по крайней мере на этом настаивает наш друг доктор Мормо. Думаю, именно эти истории подтолкнули Яго к поискам триптиха, и именно они, возможно, приведут нас к разгадке.
Бернард, озабоченно наморщив лоб, прочитал балладу.
— Все сходится, — продолжала Харпер. — Заметь: Яго забеспокоился лишь тогда, когда Йорг раскопал для меня «Замок алхимика», звено, связывающее триптих с первоисточником. Именно после этого Яго натравил на нас своих головорезов. Теперь, если я не отступлюсь и продолжу искать первоисточник, объединяющий все эти произведения…
— Он прикажет своим головорезам убить нас.
— Гм… Вот это я и хочу выяснить. В антологии говорится, что баллада оказала влияние на творчество Монтегю Джеймса[32], одного из самых известных писателей-мистиков. Так что теперь я должна поговорить с миссис Понсонби. Если с ее помощью мне удастся найти очередное звено, и если наш друг Ричард Шторм сумеет разрушить оборонительные редуты мисс Эндеринг… то как знать? Как знать?..
Бернард усилием воли придал себе обычное скучающе-равнодушное выражение.
— Так что же, по-твоему, за всем этим кроется? — спросил он, незаметно наблюдая за Харпер, которая уже направлялась к выходу. — Что за секрет, обладать которым так жаждет Яго? Какое-нибудь тайное оружие? Средство, позволяющее покорить весь мир? У него есть какие-нибудь политические амбиции? Он хочет облагодетельствовать человечество — иными словами, устроить ад на земле? Если он добивается именно этого, то может уже сейчас открывать шампанское — мы и так живем в настоящем аду.
Харпер замер на пороге и, обернувшись, посмотрела на своего секретаря.
— Ты еще слишком молод, чтобы быть таким циником, — сказала она. — А я слишком стара и слишком мудра. Нет, я уверена, политикой здесь не пахнет. Нас с Яго объединяет немногое. Но прежде всего — стойкое равнодушие к вопросам житейской мудрости. Мне, как и ему, в высшей степени наплевать, во имя чего люди пытают или убивают друг друга — во имя братства, во имя свободы и равенства, во имя дьявола или Господа Бога. История не пишется одними добрыми намерениями. Поступки — вот самое главное.
— Ты действительно веришь в это?
— Я ни во что не верю.
— Ах да.
— Ладно, я ушла.
— Немного странно все это, ты не находишь?
— Ха.
— А что еще роднит тебя с Яго? — криво усмехнулся Бернард. Но Харпер не ответила — хлопнула входная дверь, и ее трость застучала по мостовой.
5
А вскоре после этого Харпер не на шутку перепугалась.
Она ехала в такси — от Фулем-роуд в сторону Дрейтон-Гарденс, — целиком погрузившись в собственные мысли. Рассеянно почесывая сморщенной ладонью сморщенный подбородок и глядя безучастным взором в ветровое стекло — навстречу уличным фонарям.
Неожиданно ее сознание зафиксировало довольно странную деталь. Водителю то и дело приходилось тормозить, останавливаться, маневрировать между встречным транспортом и припаркованными у обочин автомашинами. И тут Харпер обратила внимание на одно обстоятельство: слишком много — неправдоподобно много — машин имели похожие номерные знаки. Ей постоянно встречались одни и те же цифры в разных сочетаниях — единица и две тройки: 133, 313, 331.
