— Мистер Лесли, — заговорил окружной прокурор де Анджелус, — вы помните вечер, когда обнаружили тело мисс Грей?
— Да, сэр.
— В тот вечер человек, которого вы опознали как доктора Стоуна, посещал дом номер 610 на Парк- авеню?
— Да, сэр.
— В какое время?
— Поздно вечером. Где-то около десяти.
— Не могли бы вы указать более точное время?
— К сожалению, нет, сэр.
— Вы помните, когда он покинул дом?
— Очень скоро, сэр. Через несколько минут. Я не обратил особого внимания.
— Через полчаса?
— Может быть.
— Но вы только что сказали, что через несколько минут.
— Я просто не помню, сэр.
— Это все.
Как ни странно, О'Брайен не стал продолжать допрос.
— Вызываю Рамона Альвареса.
Старый Джон удалился, ломая себе голову над происходящим, и его сменил Рамон. Он заявил, что последние пять лет работает шофером Эштона Маккелла и что с ранней весны — кажется, с апреля — получил указание каждую среду во второй половине дня отвозить хозяина в «бентли» примерно к четырем часам к парадному входу крикет-клуба «Метрополитен». После этого он оставлял «бентли» у гаража за клубом.
— Что вы делали потом?
— Мне было приказано поздно вечером ждать мистера Маккелла позади клуба с «бентли».
— Мистер Маккелл когда-нибудь говорил вам, куда он ездит вечерами по средам?
— Нет, сэр.
— Это происходило каждую среду, начиная с апреля, мистер Альварес?
— За исключением одного или двух раз, когда мистер Маккелл был по делам в Южной Америке или Европе.
О'Брайен повернулся:
— Пожалуйста, встаньте, мистер Маккелл. Благодарю вас. Мистер Альварес, вы когда-нибудь видели мистера Маккелла одетым и загримированным как сейчас?
— Нет, сэр.
— Вы в этом уверены?
— Да, сэр.
— Вас никогда не интересовало, куда мистер Маккелл отправляется каждую среду вечером без вас? — настаивал О'Брайен.
Рамон пожал плечами:
— Я шофер, сэр, и делаю то, что мне приказано.
— И вы ни разу не видели его в гриме?..
— Ваша честь, — вмешался окружной прокурор, — мистер О'Брайен подвергает перекрестному допросу собственного свидетеля.
О'Брайен махнул рукой, де Анджелус тоже, и Рамона отпустили.
— Я снова вызываю Эштона Маккелла. — Когда Эштон вновь занял свидетельское место, будучи уведомленным, что он все еще находится под присягой, О'Брайен продолжал: — Мистер Маккелл, я собираюсь задать вам неприятный вопрос. Какова была тайная причина вашего перевоплощения в доктора Стоуна каждую среду, которое вы скрывали даже от собственного шофера?
— Я не хотел, чтобы моя семья или кто-либо еще знали о моих визитах к мисс Грей. — Когда зал опять зашумел, старший Маккелл с горечью добавил: — Но провал мой, увы, произвел грохот и треск.
Метафора была неудачной. В зале кто-то захихикал, и как минимум один репортер выбежал к телефону сообщить в газету, что, «по мнению опытного психиатра», этот lapsus linguae[39] мог быть оговоркой по Фрейду, которой обвиняемый признавал свою вину. О'Брайен слегка нахмурился — он не любил, когда свидетели, а тем более подзащитные добровольно сообщают информацию, которой от них не требовали. С другой стороны, окружного прокурора раздражало, что обвиняемый сидит в зале суда как актер на репетиции — в гриме, о чем он не замедлил заявить.
— Подзащитный останется в гриме ненадолго, ваша честь, — сказал О'Брайен, — дабы еще один свидетель мог подтвердить его личность.
Судья Суарес кивнул, и защитник продолжил допрос:
— Прошу вас, мистер Маккелл, рассказать нам еще раз о вашем прибытии в квартиру мисс Грей вечером 14 сентября и о том, что произошло впоследствии. — Выслушав обвиняемого, он осведомился: — Значит, вы не помните ни названия бара, ни его местонахождения?
— Не помню.
— Свидетель ваш.
Перекрестный допрос де Анджелуса был долгим, подробным, драматичным и тщетным. Он не смог опровергнуть показаний обвиняемого, хотя подвергал их сомнению. В конце концов Маккелл был им охарактеризован как распутник, разрушитель семьи, предатель доверия в высоких сферах, деградировавший аристократ, коррумпированный гражданин демократического государства и, на закуску, убийца. Работа была артистической, Дейн и Джуди корчились от гнева, но каменное лицо старшего Маккелла не выражало ни возмущения, ни стыда, а Роберт О'Брайен слушал прокурора, склонив набок массивную голову, с детским вниманием и, как ни странно, с довольным видом.
Когда окружной прокурор наконец сел, О'Брайен спокойно объявил:
— Вызываю Мэттью Томаса Клири.
Место свидетеля занял коренастый мужчина с вьющимися седыми волосами, сплющенным носом и круглыми голубыми глазами. Хриплым голосом с ирландским акцентом он сообщил, что является владельцем и одновременно барменом гриль-бара «Керри Дансерс» на Пятьдесят девятой улице неподалеку от Первой авеню. Слава всем святым, у него никогда не было неприятностей с законом.
— Мистер Клири, — беспечным тоном произнес О'Брайен, подойдя к «доктору Стоуну» и коснувшись его плеча, — вы когда-нибудь видели этого человека раньше?
— Да, сэр. Однажды вечером в моем баре.
О'Брайен вернулся к свидетельскому месту.
— Вы уверены, мистер Клири? Вы не ошибаетесь?
— Конечно нет.
Полицейский офицер незаметно проводил к месту в заднем ряду зала женщину с мертвенно-бледным лицом, наполовину скрытым вуалью. Это была Лютеция Маккелл, наконец извлеченная из своего убежища.
— Должно быть, мистер Клири, вы видите сотни лиц через стойку вашего бара. Почему вы запомнили именно это?
— Во-первых, сэр, у него была борода, а в моем баре едва ли один посетитель из тысячи носит бороду. Во-вторых, у меня на полке за стойкой находится большой кувшин с надписью «Для детей Лорето» — это сиротский приют на Стейтен-Айленде. Я кладу туда мелочь, которую люди оставляют на стойке. Человек с бородой после первой порции вручил мне двадцать баксов, я дал ему сдачу, а он протягивает мне пятидолларовую купюру и говорит: «Бросьте ее в кувшин для сирот». Я так и сделал и поблагодарил его. Никто никогда не давал мне пять долларов для приюта. Вот почему я его запомнил.
— В какой именно вечер это было, мистер Клири? — спросил О'Брайен.
— 14 сентября, сэр.
— Вы имеете в виду, мистер Клири, что помните, как тем вечером, ровно два месяца тому назад, этот человек пил в вашем баре и дал вам пятидолларовую купюру для детей Лорето?
