только мать. Как она справится с ситуацией, не имея для этого никаких ресурсов? Она ведь совсем не походила на других женщин.
— Такого никогда не случалось раньше, — продолжала Лютеция и сжала губы, словно говоря: «И не должно было случиться теперь». Это было единственным выражением неодобрения. — Я знаю, что у мужчин есть… ну, определенные чувства, которых может не быть у женщин, и что бывают моменты, когда они… абсолютно не в состоянии контролировать себя. Но я уверена, Дейн, что с твоим отцом такого никогда не случалось раньше. — Казалось, она защищает мужа в суде. В ее детских голубых глазах не было и намека на слезы — она сидела, сложив руки на коленях и напоминая хрупкую фигурку из старинного фарфора.
Отцу не следовало так поступать с мамой, думал Дейн. Она не заслужила этого. Несмотря на неполноценность их интимной жизни, он не должен был делать ее жертвой самой банальной из супружеских трагедий, прожив с ней столько лет, изъяв ее из викторианской скорлупы и приспособив к осуществлению собственных удобств. Как она будет жить без мужа? Эштон Маккелл был причиной ее существования. Теперь она как планета, оторванная от солнца. Дейн почувствовал прилив гнева.
Вначале он был склонен смотреть на это мужскими глазами, но теперь подумал, каково ему будет прийти в дом отца и обнаружить там смазливую крашеную бабенку лет сорока с лишним. «Дейн, это твоя мачеха». — «О, Эши, не надо! Зови меня Глэдис, Дейн!» Или Герт, или Сэди… Дейн содрогнулся. Его отец не мог пасть так низко, связавшись с какой-то шлюшкой из ночного клуба.
— Мама, он говорил что-нибудь о разводе?
Лютеция устремила на него удивленный взгляд своих ясных глаз:
— Что за вопрос, Дейн? Разумеется, нет! Твой отец и я никогда бы не стали даже думать об этом.
— Почему? Если…
— Люди нашего круга не разводятся. Как бы то ни было, церковь не признает разводы. Я, безусловно, не хочу разводиться, а если бы даже хотела, твой отец не помышлял бы об этом.
«Еще бы!» — мрачно подумал Дейн. Лютеция хорошо знала, что, пока кто-то из супругов не вступил в новый брак после гражданского развода, правила епископальной церкви не были нарушены. Но как она могла примириться с изменой? К своему удивлению, Дейн обнаружил, что придерживается старомодных взглядов на ситуацию. Возможно, потому, что он ставит себя на место матери? Проблема имела и другие аспекты. Дейн подумал о деньгах Маккелла. Для него они ничего не значили — он не заработал ни цента из них, никогда их не домогался и, учитывая завещание обоих дедушек, не испытывал в них нужды, постоянно отказываясь даже подтвердить свой статус наследника юридически. Однако мысль, что семейные деньги могут достаться «другой женщине», приводила его в ярость.
— Он изменил тебе, мама. Как ты можешь продолжать жить с ним?
— Ты меня удивляешь, Дейн. Ведь он твой отец.
Она была готова простить измену! Неужели утопающая женщина откажется от спасательного пояса только потому, что он грязный? Лютеция терпеливо сидела на стуле, который мужчина-фаворит брата le roi soleil[18] подарил своей фаворитке-женщине, впрочем не зная историю этого стула и уставясь невидящим взглядом на картину школы Фонтенбло,[19] где нимфы резвились под деревьями. Ранее на этом месте висел портрет ее бабушки Филлипс в платье, которое она надела по случаю представления «барону Ренфру» сто лет назад.
— Конечно, я бы дала твоему отцу развод, если бы он этого хотел, — продолжала она рассудительным тоном. — Но я уверена, что такая мысль не приходила ему в голову. Никто из Маккеллов никогда не разводился.
— Ради бога, зачем тогда он вообще рассказал тебе об этом? — сердито осведомился Дейн.
Снова тот же укоризненный взгляд.
— Пожалуйста, дорогой, не упоминай имя Господа всуе.
— Прости, мама. Так почему?
— У твоего отца никогда не было от меня секретов.
Подавив желание всплеснуть руками, Дейн отошел к окну, выходящему на Парк-авеню.
Уверенность матери его не обманывала. У отца было от нее достаточно секретов. Если он не хотел развода, то потому, что не был влюблен в ту женщину. И это только усиливало гнев Дейна, так как означало всего лишь случайную связь, бессмысленную возню в постели, ради которой старый козел был готов причинить боль жене и пойти на риск появления грязных скандальных статеек в бульварной прессе, если сведения об этом просочатся.
Бедная мама, думал Дейн. До сих пор она не приближалась к скандалу ближе чем на сотню миль, а теперь он таился за углом. «Имя леди должно появляться в газете трижды: когда она рождается, когда выходит замуж и когда умирает». Лютеция всегда придерживалась этого кредо. Понимает ли она, что ее ждет? Дейн отвернулся от окна и спросил мать напрямик.
— Естественно, я думала об этом, — кивнула Лютеция. В самом ли деле что-то блеснуло в глубине ее голубых глаз? — И говорила об этом отцу. Эштон заверил меня, что никто ничего не узнает, так как он ведет себя крайне осмотрительно — очевидно, принимает специальные меры предосторожности.
Неужели это не сон? — думал Дейн. Они с матерью обсуждают предосторожности в связи с изменой! Поведение отца казалось столь же невероятным, как и реакция матери. Или Эш Маккелл настолько привык к полнейшему подчинению жены, готовности следовать каждой его причуде, что теперь не испытывает к ней ничего, кроме презрения? «Понимал ли я когда-нибудь своих родителей?» — спрашивал себя Дейн.
А еще говорят о преданной Гризельде! Героиня «Истории клерка»[20] пылала мятежным духом в сравнении с его матерью. Лютеция в такой степени посвятила свою жизнь счастью мужа, что даже мирилась с его изменой! «Или это я ограниченный педант? — думал Дейн. — В кротости матери есть нечто подвижническое. Может, я так и не вырос?»
— Ты знаешь, кто она, мама? — мягко спросил он. — Отец говорил тебе?
Лютеция снова удивила его, улыбнувшись сладчайшей улыбкой:
— Мне не следовало рассказывать тебе об этом, дорогой. У тебя свои заботы. Кстати, ты уладил проблему с третьей главой? Я весь день об этом беспокоилась. — И она продолжала в том же духе, отложив в сторону тему неверности мужа, как откладывала рукоделие для более неотложных занятий.
«Мне придется самому выяснить, кто эта женщина, — решил Дейн. — Она не расскажет мне, даже если знает. Вероятно, дала какой-то чисто викторианский обет не осквернять уста именем этого существа».
— Бог с ней, с третьей главой, мама. Я скажу еще одну вещь и перестану об этом говорить. Хочешь переехать ко мне? — Даже допуская такую возможность, Дейн чувствовал себя героем. До сих пор он считал своей величайшей удачей приобретение собственной квартиры.
Мать удивленно посмотрела на него:
— Спасибо, дорогой, но, разумеется, нет.
— Ты собираешься оставаться здесь с отцом, как если бы ничего не произошло?
— Я не знаю, кто она, — сказала Лютеция Маккелл, — но я жена своего мужа, и мое место рядом с ним. Нет, я не собираюсь оставлять твоего отца. Прежде всего, это сделало бы его несчастным…
«Ты воплощенное величие! — подумал Дейн. — К тому же ты лжешь мне, что не подобает леди, или, вернее, лжешь себе, что более соответствует современной психологии. Клянусь богом, мама тверда как сталь! Она намерена принять бой».
Дейн нежно поцеловал ее и удалился.
Почему он решил разоблачить любовницу отца, Дейн не задумывался — только поспешно отверг идею, что это как-то связано с Фрейдом.
Очевидно, все дело было в матери. Сама мысль о бледном и хрупком существе, бросающем вызов силам цинизма, пробуждала его жалость. Это была неравная битва. Он должен найти способ помочь ей. (И причинить вред отцу? Но до этого пункта Дейн не доходил.)
Какое-то время он думал о том, чтобы напрямик обратиться к отцу, заявив, что все знает, и спросив: «Кто она?» Но сцена была слишком ужасной, чтобы даже мысленно представлять ее себе. Отец либо схватил бы его за шкирку и вышвырнул вон, либо (что еще хуже) во всем признался бы и расплакался.
