медлительность. Потом сняла немного сливок для кофе и поставила бидон на стол.
Вскоре заговорили об английском чае и дружно одобрили это предложение. Мадам Альвин сказала, что это будет просто замечательно, так как она еще ни разу не пробовала этот знаменитый напиток. Перебивая друг друга, они с оживлением вносили поправки в меню.
– В книге сказано, – заметила Мирель, – что они едят такие маленькие.., маленькие…
– Сандвичи, – ответила Розали. – Огурец, немного салата и, может быть, сыр…
– А еще они едят имбирные пряники, – продолжала Мирель, выглядевшая сейчас совсем юной. – И маленькие кексы, и сахарные булочки с изюмом, и…
– Мадам, – мягко прервала ее Розали. – Вы не беспокойтесь, пожалуйста. Все, что вы приготовите, будет хорошо. Так, что-нибудь незатейливое, чтобы Мира поняла, как в Англии пьют чай.
– Мы будем сидеть как знатные леди, – не унималась Мирель. – Я буду графиня, а мадам Альвин – баронесса, а вы.., кем будете вы, если выйдете замуж за месье де Беркли?
– Если что? – смущенно переспросила Розали.
– Мира! – воскликнула мадам Альвин и принялась упрекать ее за то, что она задает такие бестактные вопросы.
Розали покраснела, поняв, что их отношения с Рэндом более чем очевидны для окружающих. Если бы Рэнд опять сделал ей предложение, она не заставила бы себя долго уговаривать и согласилась не раздумывая.
– Я буду леди Беркли, – серьезно ответила она.
– О, в точности как Элен Маргарэт! – обрадовалась Мирель.
– Нет! – вдруг резко воскликнула мадам Альвин, тряхнув головой. – Не как Элен, совсем не так.
Затаив дыхание, Розали и Мирель ждали, что она еще скажет, но мадам Альвин ограничилась только этим замечанием и сменила предмет беседы.
– Мира, – сказала она, – что еще написано в книге об английском чае?
– А что это значит – не как Элен Маргарэт? – не унималась Мирель.
Мадам Альвин вздохнула и поджал' губы.
– Больше я ничего не скажу.
– Но здесь же нет посторонних, – настаивала Мирель. – Почему бы вам не рассказать мадемуазель что-нибудь, что ей наверняка будет интересно?
– Нечего здесь рассказывать, – ответила мадам Альвин, взглянув на Розали. – Вы, мадемуазель, не такая, как Элен.
– Вы знали ее? – серьезно спросила Розали.
– Да, с самого ее рождения. Я была здесь, когда месье Роберт де Беркли приехал во Францию делать ей предложение, и потом, когда они поженились и когда родился ее старший сын, и она привезла его сюда, чтобы показать маркизу, своему отцу.
Она часто приезжала в д'Анжу погостить, Элен не любила Англию, и чем больше времени она проводила там, тем сильнее менялась. Поэтому я всегда думала, что Лондон – очень дурное место.
– Нет, – задумчиво ответила Розали. – Во всяком случае, не больше, чем Париж. Хотя, может быть, он и плох, особенно для впечатлительного человека, – Лондон полон людей, занятых лишь поисками развлечений.
– Элен была воспитана очень строго, – продолжала мадам Альвин. – В старинных традициях французской знати. Она была очень тихой, спокойной девушкой, но скучала и тяготилась жизнью уединенного замка. Она вышла замуж очень быстро, можно сказать, за первого же, кто посватался к ней, – за месье Роберта де Беркли.
Розали кивнула. Она с неохотой призналась самой себе, что понимает Элен. Она сама ненавидела однообразие и скуку и мечтала о переменах в своей жизни.
– Но муж и дети, вся ее новая жизнь, наверное, успокоили ее, – предположила она. – Ведь для нее началась другая жизнь, и она имела не только обязанности, но и возможности посещать балы и концерты.
– Она не любила ответственности, – печально сказала мадам Альвин. – Зато очень полюбила приемы и балы. До меня доходили слухи о многочисленных скандалах, в которых она была замешана. Я не решусь повторить ни одну из этих историй, так как не знаю, насколько они правдивы.
Но два раза в год она приезжала сюда, в замок д'Анжу, без детей и мужа, чтобы переждать, пока улягутся слухи.
– И вы замечали тогда, что она изменилась? – опять спросила Розали.
– О да.., она уже не думала ни о ком, кроме себя самой. В свой последний приезд Элен изменила убранство замка, истратив на это кучу денег, и, что хуже всего, злоупотребляя правом 'corvee', принуждала крестьян работать на нее.
Розали удивленно посмотрела на мадам Альвин.
– Что? Что это – corvee? – спросила она. – Я никогда прежде не слышала об этом.
– Вы не знаете, потому что больше не существует этого проклятого обычая, – поморщившись, ответила Мирель. – Corvee – это право французской знати заставлять крестьян окрестных деревень работать на них без всякой платы. Если вдруг господа захотят строить дорогу, или посадить сад, или переделать что-нибудь в замке, то могут заставить крестьян бросить работы в поле, даже если идет уборка урожая. Зерно и овощи гниют на полях, в то время как крестьяне работают в прекрасном господском саду.
– Как это ужасно! – тихо сказала Розали.
– Да, – проговорила мадам Альвин со стыдом в голосе. – Я знаю, что многие крестьяне умирали зимой из-за прихотей Элен. Ее не любили здесь. Но маркиз баловал ее, ни в чем ей не отказывал. – Она тяжело вздохнула. – И чем несчастнее становилась Элен, тем более жестоко обращалась она с людьми. Последний раз она приехала сюда, бросив детей и мужа. Она умерла при родах вместе с младенцем. Мы с месье Альвином всегда беспокоились о том, как поживают ее сыновья, и я рада видеть, что на месье де Беркли не сказалось ее дурное влияние.
Мадам Альвин замолчала, и они долго сидели не говоря ни слова. Розали с горечью думала о том, что сказала бы мадам Альвин, знай она, с чем пришлось столкнуться Рэнду из-за беспечности его матери. Что сказала бы она, узнав, что Рэнд был алкоголиком еще в отрочестве и что они с братом пережили много тяжелых дней.
Рэнд рос непослушным сорванцом, а Коллин, насколько она знала, стал брезгливым, утонченным франтом.
– Я не думаю, что большинство женщин – хорошие матери, – сказала наконец Мирель, положив голову на сложенные на столе руки.
– Не правда, моя мама была очень добра со мной. – Розали вспомнила об Эмилии и ощутила боль в сердце. – Она всегда огорчалась, видя, что меня не радует моя жизнь.
Она говорила, что это приведет к беде. Кажется, так и случилось.
Тут мадам Альвин вдруг весело рассмеялась, разрядив напряженную тишину, воцарившуюся было в кухне.
– Матери всегда думают, что они правы, – сказала она, и Розали, улыбнувшись, согласно кивнула в ответ.
За столом, покрытым кружевной скатертью, сидели Розали и Мирель. Розали разливала свежезаваренный чай в чашки китайского фарфора, а Мирель намазывала хлеб густым кремом.
Они представляли поистине трогательную и милую картину, и Рэнд залюбовался девушками, остановившись в дверях гостиной.
С нежностью смотрел он на Розали, одетую в пышное бледно-голубое платье, цвет которого подчеркивал и оттенял синеву ее глаз.
Волосы ее были собраны в высокую прическу, глядя на которую, так и хотелось запустить в нее пальцы и разбросать по плечам шелковый водопад.
Она выглядела как настоящая леди и только ему одному известные черточки выдавали ее страсть, ее живой характер. Взгляд Рэнда остановился на изящных округлостях ее фигуры и высокой груди. Да, в
