было, но предположила худшее. Вчера он обещал ей, что никогда не осудит ее, и уже сегодня Мира несправедливо осудила его, как и все остальные.
– Алек, – мягко произнесла Мира, кладя руку на его плечо. Она чувствовала, как напряглись его мышцы от легкого прикосновения ее пальцев, выдавая волнение и нежность, идущую из самой глубины души. – Я сказала не подумав.
Конечно, я доверяю тебе. Но когда дело касается тебя, я становлюсь ужасно ревнивой… Ты должен понять, что все это для меня так же ново, как и для тебя. Я никогда раньше никого не любила, мне еще предстоит многому научиться. – Говоря это. Мира еще ближе придвинулась к нему. – Мы так мало времени проводим вместе… Не обижайся на мою глупость. – Она поцеловала Алека в пульсирующую жилку на шее. – Скажи, зачем ты едешь в Лондон и оставляешь меня одну?
Нежность Миры, ее беззащитность, проникновенные слова смягчили Алека. Безусловно, она обладала талантом рассеивать его злость; она очаровывала, убеждала так вдохновенно, что он не мог возражать.
– Это касается Холта. – Алек положил ее руки себе па плечи. – Есть надежда, что мы с Карром сумеем найти убийцу или по крайней мере узнаем причину странной гибели…
– Нет! – испугалась Мира. Конечно, было глупо страшиться будущего, но она слишком хорошо знала, сколь мимолетно бывает счастье, как легко потерять его. Так случалось раньше, и на душе у Миры было нелегко. А что, если и на этот раз счастье оставит ее? – Алек, прошу тебя, не уезжай.
Ты хочешь отомстить за то, что навсегда осталось в прошлом.
– Я не хочу мстить. Мне нужны ответы на волнующие меня вопросы – только и всего.
– Ты не можешь вернуть Холта, даже получив самые исчерпывающие ответы. Они ничего не изменят. Конечно, с моей стороны эгоистично так говорить, но сейчас ты нужен мне, а не ему. Я знаю, он был твоим лучшим другом, но все же…
– Мы были как родные братья, – спокойно сказал Алек. – Ты не поймешь, как много он значил для меня. Ты еще не знаешь, что чувствуешь, когда умирает самый близкий тебе человек… Умирает так недостойно, так неожиданно.
Мира побледнела, в ее глазах заблестели слезы. Странное чувство охватило ее: смесь страха и безысходного гнева.
Ей было знакомо это чувство. Ее мать умерла более недостойно, чем Холт Фолкнер… Впрочем, она прожила всю свою жизнь столь же отвратительно.
– Ты прав, мне неизвестны такие чувства. – Мира отошла в другую часть комнаты. – Я не имею ни права, ни возможности препятствовать тебе. Единственное, о чем я прошу, не ввязывайся в опасные истории.
Впервые за время их знакомства Алек не мог понять ее состояния и прочесть мысли, которые обычно всегда отражались на ее лице.
– Конечно, я не буду рисковать без необходимости. Я только поговорю с несколькими людьми, нанесу несколько визитов, задам вопросы.
Мира согласно кивнула, но ее лицо было серьезно, словно она догадывалась, что его слова далеки от правды. Алек не улыбнулся, раздумывая, что бы она сказала, если бы знала, куда он на самом деле уезжает.
Послышались шаги Розали, означающие, что пятнадцать минут истекли. Алек с раздражением посмотрел на дверь.
– Я скажу ей, что мы еще не закончили разговор.
Мира покачала головой;
– Не нужно.
– Черт побери! Я не собираюсь уезжать, так и не разобравшись с нашими делами.
– Нам нечего больше обсуждать. Ты уезжаешь.., я остаюсь… Я буду здесь, пока ты не вернешься.
Эти слова поразили Алека. Ему показалось, что она ускользает от него, что он теряет Миру. Кто из них двоих больше нуждается в поддержке – он или она?
– Мира…
Но его перебила Розали, вошедшая с лукавой улыбкой на устах:
– Я думаю, вы неплохо провели время вдвоем.
Последовала долгая тяжелая пауза.
– Как обычно, – опомнился Алек.
Чувствуя, что обстановка крайне напряжена, Розали смотрела то на отчужденное выражение лица Миры, то на непроницаемое Алека. Больше молчать было неприлично, и Розали предложила:
– Может быть, мне прийти попозже?
– Нет, спасибо, – сказал Алек, постепенно выходя из задумчивости. – Похоже, наш разговор окончен. Леди Беркли, вас я тоже хочу уведомить, что уезжаю в Лондон и сейчас хотел бы поговорить с вашим мужем.
– Я.., конечно. Он в библиотеке. Я провожу вас к нему, растерянно предложила Розали.
– Я бы хотела, чтобы меня не беспокоили в ближайшее время, – сказала Мира голосом, лишенным всяких эмоций.
– Конечно. – Розали была очень удивлена и поспешила проводить Алека к мужу.
– До свидания, – попрощался Алек, его взгляд встретился со взглядом Миры. Она ничего не ответила. При всем желании она не могла произнести ни звука.
Мира села на диван, подобрав под себя ноги и облокотившись на подушку. Ничего не видя, она уставилась в одну точку, в голове снова и снова звучали его слова:
«Ты еще не знаешь, как тяжело.., потерять самого близкого человека.., недостойно.., неожиданно…»
На самом деле Алеку была незнакома вся глубина подобных переживаний, но Мира отчетливо помнила их. Женщины более ранимы, их легче сломать. Перед глазами Миры возникли эпизоды из жизни публичного дома, в котором работала ее мать. Она помнила каждую деталь. Содержательница борделя была толстой и злобной женщиной… «Мадам» – так звали ее в лицо, а за глаза «аббатисой» или «гадиной».
Мадам позволяла Мирей спать в темном углу, где ее никто не видел. Тихая и незаметная, она лежала около печки на кухне, слыша крики и гам, несущиеся сверху, пьяный смех, надрывные голоса.
Она редко видела свою мать, так как днем гуляла по деревне и окрестным полям, а ночью спала, в то время как ее мать работала. В раннем детстве Мирей ходила в деревенскую школу, где научилась читать, но позднее образование стало носить случайный характер. Мирей никогда не помышляла о том, чтобы оставить мать, бордель, деревню; она просто не знала, что существует другая жизнь.
Но однажды утром Мирей не нашла свою мать, а из разговора с Мадам поняла немногое. Мадам кричала, грозила кривым пальцем и была очень зла. Тогда шла война, мать Мирей арестовали вместе с другими проститутками, находящимися во время нападения в лагере британских солдат, и вскоре ее и других пленных казнили. По мнению Мадам, со стороны матери Мирей было нехорошо поступать столь непатриотично, но хуже всего, что в заведении Мадам почти не осталось проституток.
Через некоторое время Мадам заявила, что Мирей будет работать наверху. Девочка была напугана, она не имела ни малейшего представления о том, чем занималась ее мать. Она боялась верхних этажей, их темноты, бархатных портьер, странных запахов. Мирей плакала, брыкалась, кричала, и в тот момент, когда силы уже начали оставлять ее, в комнату вошел высокий худой кареглазый незнакомец. Он отпихнул Мадам и сказал:
– Ищите себе другую жертву. Больше у вас не будет работать ни одна Жермен.
Он повернулся к Мирей. Девочка смущенно молчала, а незнакомец, которого она никогда прежде не видела, смотрел на нее с большой любовью и нежностью.
– Господи, ты такая маленькая для своих двенадцати лет, – произнес он и поднял ее под мышки. Она болтала ногами, пока мужчина оценивающе разглядывал ее. Потом он ободряюще улыбнулся. – Ты еще маленькая для имени Мирей. Я буду звать тебя Мирой, пока не подрастешь. Ты знаешь, что я твой сводный брат?
До сих пор для Миры оставалось загадкой, почему Гином забрал ее с собой и заботился о ней. По всему было ясно, что его чувства к ней искренни. Но она никогда не видела, чтобы он проявлял внимание и заботу
