любимый, ты за рулем. — Она поднесла телефон к уху. — Привет, Гейдж? Что-то случилось? Ты узнал что- нибудь? — Она слушала в течение нескольких секунд, и ее глаза стали огромными. — О, мой Бог. Я не могу поверить — который? Они не знают? Дерьмо. Не может ли кто-то…, да, хорошо, мы будем там. — Она обратилась к Харди. — Поехали в больницу, — сказала она, затаив дыхание. — Они нашли их, и забрали их, и они оба, в военном спасательном вертолете, прямо там сейчас. Один из них, кажется, в хорошем состоянии, но другой… — Она прервалась, ее голос как будто сломался. Слезы подступили к ее глазам. — Другой — в плохой форме, — сумела сказать она.
— Кто? — Я услышала собственный голос, в то время как Харди вывел автомобиль через движение, его агрессивное движение вызвало возмущенные гудки всех вокруг нас.
— Гейдж не знает. Это все, что он мог разузнать. Он позвонил Либерти, чтобы она с папой приехала сюда.
Госпиталь, расположенный в медицинском центре Техаса, был назван в честь Джона Нэнса, уроженца Техаса, бывшего в течение двух сроков вице-президентом администрации Фрэнклина Рузвельта. Больница с 600 кроватями была лучшей в штате по первоклассному медицинскому обслуживанию, и имела две вертолетные стоянки. Он был одним из трех госпиталей в Хьюстоне, занимавшимся травмами.
— Поедем на стоянку? — спросил Харди, пока мы добирались через огромные, растянутые здания в медицинском центре.
— Нет, есть служащий на главном входе, — сказала Хэйвен, расстегивая свой ремень безопасности.
— Подожди, милая, я еще не остановился. — Он посмотрел через плечо на меня, и увидел, что я тоже отстегнула свой ремень безопасности. — Ты не возражаешь подождать, пока я нажму на тормоза, прежде, чем ты выскочишь? — спросил он с сочувствием.
Как только автомобиль был передан служащему, мы прошли к входу больницы, и Хэйвен и я вынуждены были спешить, чтобы идти в ногу с длинными шагами Харди. Как только мы сообщили наши имена сотруднику за информационным столом, нам было предписано подойти в отделение травматологии на втором этаже. Все, что они могли сказать нам, было то, что вертолет прибыл благополучно на вертолетную стоянку, и оба пациента были в руках бригады врачей. Мы были сопровождены в бежевую комнату ожидания, в которой находился автомат для воды, и стол, на котором лежали изодранные журналы.
В комнате ожидания было бы противоестественно тихо, если бы не гул канала новостей на маленьком телевизоре с плоским экраном. Я невидяще смотрела на телевизор, слова не значили ничего для меня. Ничего вне этого места не имело для меня никакого значения.
Хэйвен, казалась, не могла сидеть неподвижно. Она шагала вокруг комнаты ожидания, как тигр в клетке, пока Харди не уговорил ее сесть около него. Он гладил ее плечи, спокойно шептал ей что-то, пока она не расслабилась, и не сделала несколько глубоких вздохов, спрятав свои глаза в рукаве.
Гейдж прибыл почти одновременно с Либерти и Черчиллем, все трое выглядели такими же измученными и расстроенными, как и мы.
Чувствуя себя абсолютно неуместной в частной жизни этого семейства, я подошла к Черчиллю после того, как Хэйвен обняла его.
— Мистер Тревис, — сказала я нерешительно. — Я надеюсь, что вы не возражаете против этого, что я здесь.
Тревис казался более старым и более хрупким, чем тогда, когда я видела его в последний раз. Он оказался перед возможной потерей одного, или обоих своих сыновей. Не было ничего такого, что я могла бы ему сказать.
Он удивил меня, протягивая ко мне руки и обнимая меня. — Ты должна быть здесь, Элла, — сказал он твердым, как камень, голосом. — Джек хотел бы видеть тебя. — Он пахнул кремом для бритья, и еще слабым оттенком сигар… успокаивающим отеческим запахом. Он погладил меня по спине и отпустил.
Некоторое время Гейдж и Харди говорили спокойно, обсуждая то, что, возможно, произошло на лодке. Возможно, что-то пошло не так, как надо, они обсуждали все возможные сценарии произошедшего с Джо и Джеком, и все дальнейшие шаги. И только один сценарий они не обсуждали вовсе, тот сценарий, который больше всего занимал наши головы — что один или оба брата смертельно ранены.
Хэйвен и я вышли в холл, размять наши ноги и получать немного кофе из торгового автомата. — Ты знаешь, Элла, — сказала она нерешительно, когда мы шли назад к комнате ожидания, — даже если им обоим сделают все, что можно, там может быть все, что угодно. Мы можем говорить об ампутации, или повреждении мозга, или… Бог мой, я даже не знаю, о чем еще. Никто не обвинит тебя, если ты решишь, что не сможешь справиться с этим.
— Я уже думала об этом, — сказала я без колебания. — Я буду с Джеком, независимо от того, в какой форме он находится. Что бы ни случилось с ним, я буду заботиться о нем. Я останусь с ним, независимо от того, каким он стал. Ничего не имеет значения для меня, пока он жив.
Я не хотела расстраивать ее, но Хэйвен удивила меня, издав несколько приглушенных рыданий.
— Хэйвен, — начала я в раскаянии, — я сожалею, я…
— Нет. — Взяв себя в руки, она потянулась ко мне и взяла мою руку, сильно сжав ее. — Я просто счастлива, что Джек нашел женщину, которая достойна его. Он был с большим количеством женщин, которые хотели его по легкомысленным причинам, но… — Она сделала паузу, чтобы достать из кармана бумажный платок и вытереть нос, — ни одна из них не любила его, просто как человека. И он знал это, и он хотел чего-то большего.
— Если только… — начала я, но через открытый дверной проем Хэйвен заметила движение в комнате ожидания. Дверь на противоположной стороне открылась, и вошел доктор.
— О, Боже мой, — пробормотала Хэйвен, почти бросая свой кофе, и поспешила в комнату.
В животе у меня все опустилось. Я была, как парализованная, пальцы одной руки вцепились в косяк двери, пока я наблюдала, как семейство Тревисов собралось вокруг доктора. Я смотрела на его лицо, на их лица, пробуя предугадать любую реакцию. Если бы любой из братьев умер, думала я, то доктор сказал бы это немедленно. Но он говорил спокойно, и никто в семействе не выказал никаких других эмоций, кроме сдержанного беспокойства.
— Элла.
Звук был настолько тих, что я едва услышала его, через бешено стучащую в висках кровь.
Я обернулась, чтобы посмотреть вниз, в холл.
Ко мне приближался мужчина, худощавая фигура, одетая в пару мешковатых штанов и свободную футболку. Его обожженная рука была перевязана чем-то серебряно-серым. Я узнала разворот этих плеч, и манеру, с которой он двигался.
Джек.
Мои глаза затуманились, и я почувствовала, что мой пульс бешено забился. Меня закачало от нахлынувших чувств.
— Это ты? — Я задохнулась.
— Да. Да. Бог мой, Элла…
Я разваливалась на куски, каждый вздох давался с трудом. Я обхватила себя руками, и тяжело закричала, поскольку Джек подошел ближе. Я не могла двигаться. Я была испугана тем, что это, возможно, мое воображение наколдовало мне образ того, кого я хотела увидеть больше всего на свете, и что, если я потянусь к нему, то найду только пустое место.
Но Джек был здесь, очень осязаемый и реальный, обнимая меня своими твердыми и сильными руками. Контакт с ним электризовал. Я вжималась в него, стремясь прижаться к нему как можно ближе. Он бормотал, поскольку я рыдала на его груди. — Элла, дорогая, все в порядке. Не надо плакать. Не плачь…
Его успокаивающие прикосновения, его близость, заставили меня воспрянуть духом. Ничего не слишком поздно. Мысль вызвала порыв эйфории. Джек был жив и здоров, и я никогда не буду считать это само собой разумеющимся. Я подняла низ его футболки и нашла теплую кожу его спины. Мои кончики пальцев столкнулись с краем какого-то бандажа. Он твердо держал свои руки вокруг меня, как будто понял, что я нуждаюсь в поддержке, в ощущении того, что он окружал меня, и наши тела безмолвно контактируют между собой.
Не отпускать. Никогда. И это единственно правильно.
