Объятое паникой сердце билось тяжело и неровно. Мисс Хатауэй попыталась упорядочить разбегавшиеся мысли. Что, если письмо еще не отправлено? Может быть, еще не поздно его забрать? Надо пойти к Одри и попросить…
Нет, беспокоить в такое время было бы непростительным эгоизмом. Подруга только что потеряла мужа, и стыдно отвлекать ее по пустякам.
Слишком поздно. Придется оставить все так, как есть, и позволить Кристоферу Фелану самому делать выводы из странной записки.
«Пожалуйста, возвращайтесь домой и разыщите меня».
Беатрикс со стоном склонилась и безвольно уронила голову. Покрытый потом лоб прилип к полированному дереву. Счастливица решила, что хозяйка приглашает приласкаться, запрыгнула на стол, уткнулась мордочкой в волосы и замурлыкала.
«Прошу тебя, милостивый Боже, — мысленно взмолилась Беатрикс, — не позволяй Кристоферу отвечать. Пусть история закончится. Не дай ему узнать, что писала я».
Глава 5
— Сдается мне, что госпиталь — не самое подходящее место для человека, твердо решившего выздороветь, — задумчиво произнес Кристофер, бережно поднося к губам раненого чашку с бульоном.
Молодой солдат, парнишка лед девятнадцати-двадцати, издал звук, отдаленно напоминающий смех. Засмеяться по-настоящему он не мог, поскольку рот оказался занят.
Кристофера привезли в полевой госпиталь в Скутари три дня назад, после ранения при штурме Большого редута во время бесконечной осады Севастополя. Меткий стрелок капитан Фелан сопровождал саперов, которые несли лестницу к бункеру русских, когда внезапно раздался взрыв и осколки снаряда попали в правый бок и в ногу.
Превращенные в госпиталь казармы едва вмещали раненых, а что еще хуже, кишели крысами и прочей нечистью. Единственным источником воды служил фонтан, возле которого постоянно стояла очередь из санитаров: тонкая вонючая струйка медленно наполняла ведра. Для питья сомнительная жидкость не годилась, и использовали ее исключительно для мытья и отмачивания повязок.
Капитан Фелан подкупил молодого санитара, и тот принес стакан бренди. Нет, не для того, чтобы залпом осушить и забыться: Кристофер промыл алкоголем раны, чтобы они не воспалились. От жестокой боли сознание отключилось, и капитан свалился с кровати. Происшествие вызвало дружное веселье многочисленных зрителей. Шуткам не было конца. Впрочем, Кристофер добродушно терпел поддразнивания, потому что понимал: в убогом, полном боли и страданий месте дорога каждая светлая минута.
Доктор извлек осколки из бока и из ноги, однако раны затягивались скверно. Наутро кожа по краям покраснела и припухла. Перспектива заболеть всерьез и застрять надолго в жутком полевом госпитале вселяла ужас.
Днем раньше, несмотря на яростные протесты многочисленных товарищей по огромной палате, санитары начали зашивать безнадежного пациента в пропитанное кровью одеяло прежде, чем тот скончался. В ответ на сердитые крики они равнодушно заявили, что солдат все равно без сознания, от смерти его отделяют считанные минуты, а кровать остро необходима следующему больному. Да, так оно и было на самом деле, но Кристофер, один из немногих раненых, способных покинуть постель, решительно заявил, что готов сидеть возле умирающего до тех пор, пока тот не испустит последний вздох. Час он провел на холодном каменном полу, отгонял назойливых насекомых и на здоровой ноге держал голову незнакомого воина.
— Думаете, ему от этого стало легче? — не скрывая иронии, спросил один из санитаров, когда несчастный наконец отдал Богу душу и капитан позволил его забрать.
— Нет, не ему, — тихо ответил Кристофер. — Всем остальным. — Он кивнул в сторону ровных рядов походных коек, с каждой из которых смотрели встревоженные, испуганные глаза. Страдальцы хотели верить, что, если придет смертный час, с ними обойдутся по-человечески.
Молодой солдат на соседней койке оказался совершенно беспомощным: в недавнем бою он потерял одну руку целиком и кисть второй. Сиделок отчаянно не хватало, и Кристофер взял на себя обязанность кормить товарища. С трудом опустившись на колени, он поднял голову раненого и заботливо поднес к губам чашку с бульоном.
— Капитан Фелан, — раздался скрипучий голос одной из сестер милосердия. Сдержанное поведение и суровое выражение лица монашки вызывали бесконечные ироничные комментарии (разумеется, за ее спиной). Было решено, что если эту особу допустить на поле сражения, то уже через пару часов русские сдадутся окончательно. При виде стоящего на коленях пациента строгая сиделка нахмурилась; кустистые брови возмущенно сдвинулись к переносице.
— Снова нарушаете режим? Немедленно вернитесь на свое место! И впредь не смейте вставать, если не хотите получить осложнения и остаться у нас надолго.
С виноватым видом Кристофер послушно вернулся на постель.
Монахиня подошла и положила на лоб прохладную ладонь.
— Так я и знала. Жар, — констатировала она. — Не смейте двигаться, капитан, иначе придется вас привязать. — Ладонь исчезла, а на груди появился какой-то посторонний предмет.
Кристофер приоткрыл глаза и увидел пакет с письмами.
Пруденс.
Жадно схватил долгожданную почту и торопливо сломал печать.
В пакете оказалось два конверта.
Он дождался, пока сестра уйдет, и открыл тот, адрес на котором был написан знакомым — нет, теперь уже родным почерком. Одного взгляда на стремительно летящие буквы оказалось достаточно, чтобы в душе началось смятение. Он мечтал о далекой возлюбленной, нетерпеливо и страстно, со всем пылом молодости жаждал встречи.
Да, случилось так, что любовь настигла за морями и горами, на другом конце земли. И не важно, что объект пламенных воздыханий оставался едва знакомым; воспаленное воображение с легкостью восполнило пробелы.
Кристофер развернул листок и увидел всего несколько строчек.
Слова как-то странно перемешались, словно в детской игре. Он вчитывался до тех пор, пока смысл торопливого признания не прояснился.
«Я больше не могу вам писать.
Я вовсе не та, за кого вы меня принимаете.
Я не собиралась сочинять любовные послания, но так получилось. По пути слова сами собой превратились в запечатленные на бумаге удары сердца.
Пожалуйста, возвращайтесь домой и разыщите меня».
Губы беззвучно повторили дорогое имя. Рука с письмом потянулась к беспокойно бьющемуся сердцу.
Что же случилось с Пруденс?
Странно короткая, импульсивная записка отозвалась вихрем сомнений, вопросов, догадок.
«Я вовсе не та, за кого вы меня принимаете», — мысленно повторял Кристофер.
Конечно, она другая. Да и сам он другой — вовсе не слабый, немощный больной с воспаленными ранами и высокой температурой. А она — не та пустая кокетка, за которую ее принимают все вокруг. Письма помогли открыть новые черты, новую глубину.
«Пожалуйста, возвращайтесь домой и разыщите меня».
Когда Кристофер открывал второе письмо, руки с трудом повиновались. Лихорадка неумолимо брала свое. Голова начала болеть… в висках отчаянно стучало… письмо Одри пришлось читать, продираясь
