закатанные рукава рубашки открывали сильные предплечья. Однако, когда он неторопливым шагом вошел в зал, она узнала его походку и закрыла глаза от расстройства.
— Ну
Она услышала удивление в окликнувшем ее голосе и, открыв глаза, увидела стоящего внизу Рэйфа Боумена. На его лице застыло странное выражение — смесь веселья, недоумения и чего–то еще, похожего на беспокойство.
— Ханна, что, черт побери, вы там делаете?
Она была слишком удручена, чтобы упрекать его за то, что он назвал ее по имени.
— Я кое–что доставала, — кратко ответила она. — Лестница упала. А вы что здесь делаете?
— Я обещал «забудкам» помочь в украшении елки. Поскольку все слуги заняты, им нужны высокие люди, которые могут подниматься на лестницы. — Он умело выдержал паузу. — А вы, моя милая, по–моему, не подходите ни под одну из этих категорий.
— Поднялась я без особого труда. — Ханна покраснела с головы до пят. — А вот со спуском возникли проблемы. И не называйте меня «своей милой», и еще… Что это значит «забудки»?
Боумен подошел к лестнице и начал выдвигать среднюю секцию.
— Глупое название, которое мои сестры и их подруги используют для своей компании. А что вы доставали?
— Ничего особенного.
Он ухмыльнулся.
— Боюсь, я не смогу помочь вам спуститься, пока вы мне не ответите.
Ханне очень хотелось прогнать его, она бы предпочла ждать помощи хоть
Видя ее нерешительность, Боумен мимоходом заметил:
— Сейчас сюда придут остальные. И, пожалуй, я обязан упомянуть, что отсюда открывается отличный вид под ваши юбки.
Резко втянув в себя воздух, Ханна попыталась прижать юбки к ногам, и чуть не потеряла равновесие.
Боумен выругался, всю его веселость как рукой сняло.
— Ханна,
— Я сама могу спуститься. Просто поставьте лестницу поближе ко мне.
— Черта с два! Я не хочу, чтобы вы сломали себе шею. — Выдвинув лестницу, Боумен с поразительным проворством поднялся по ней.
— Она может снова сложиться, — нервно произнесла Ханна.
— Нет, на каждой стороне средней лестницы есть железные скобы. Вероятно, они не были поставлены на место, когда вы полезли наверх. Прежде чем пользоваться такими лестницами, всегда следует проверять обе скобы.
— Я вообще больше никогда не собираюсь ими пользоваться, — страстно заверила она.
Боумен улыбнулся. Он уже поднялся на верхнюю ступеньку лестницы и протягивал Ханне руку.
— А сейчас медленно возьмите меня за руку и аккуратно двигайтесь. Вам нужно поставить ногу на эту перекладину и развернуться лицом к стене. Я помогу.
Когда Ханна подчинилась, она поняла, что процесс спуска вниз был более трудоемким, чем подъем. Она ощутила прилив благодарности, особенно за то, что в этой ситуации Боумен вел себя гораздо лучше, чем она могла ожидать.
Его сильная рука обхватила ее руку, а низкий голос успокаивал ее:
— Все в порядке. Я вас держу. Теперь сделайте шаг ко мне и поставьте ногу… нет, не туда, выше. Да, вот так. Отлично.
Ханна встала обеими ногами на лестницу, и он направлял ее вниз, пока его руки не оказались по обеим сторонам от нее, а ее тело не оказалось зажатым между ним и лестницей. Она находилась спиной к нему, глядя сквозь просветы между перекладинами, а он прижимался к ней сзади. Когда он заговорил, его теплое дыхание коснулось ее щеки:
— Вы в безопасности, отдохните немного. — Он, должно быть, почувствовал охватившую ее нервную дрожь. — Успокойтесь, я не дам вам упасть.
Она хотела сказать, что вовсе не боится высоты. Было очень странно ощущать себя висящей над полом, но так надежно удерживаемой. Чувствовать исходивший от него приятный запах, такой чистый и мужской, и кольцо мускулов, охватывающих ее, и ощущаемых под его тонкой льняной рубашкой. У нее внутри начало медленно разгораться и распространяться непонятное тепло.
— А лестница выдержит нас обоих? — выдавила она.
— Да, она легко может выдержать полдюжины людей. — Его тихий голос успокаивал, слова нежно ласкали ее ухо. — Мы будем спускаться вниз по одной ступеньке за раз.
— Я чувствую запах перечной мяты, — удивленно произнесла она, слегка повернувшись, чтобы посмотреть на него.
Это было ошибкой.
Его лицо оказалось на одном уровне с ее лицом. Темные глаза Рэйфа обжигали, а ресницы были похожи на черный шелк. Это было лицо с волевыми чертами, возможно, несколько угловатое, словно художник сделал набросок и не успел смягчить и сгладить линии. Ханна не могла не думать о том, что могло скрываться за его маской несгибаемости и неуязвимости и каким он мог быть в моменты нежности.
— На кухне делают гирлянды из конфет. — Его дыхание, теплое и сладкое от мяты, коснулось ее губ. — Я съел несколько сломанных леденцов.
— Вы любите конфеты? — спросила она неуверенно.
— Не особенно. Но люблю перечную мяту. — Он спустился еще на одну ступеньку и предложил ей сделать то же самое.
— Накладка, — вспомнила Ханна, опускаясь ниже.
— Что? — Рэйф проследил за ее взглядом и, увидев отцовский парик, свисавший с ветки, издал сдавленный звук. Прервав спуск, он положил голову на плечо Ханны и попытался сдержать приступ смеха, грозивший им обоим падением с лестницы. — Так вы полезли за этим? Боже мой! — Он поддержал ее рукой, когда она попыталась нащупать ногой очередную ступеньку. — Опуская вопрос о том, как эта штука вообще туда попала, скажите мне, почему вы рисковали своей красивой шейкой ради пучка мертвых волос?
— Я хотела избавить вашего отца от неловкости.
— Добрая душа, — тихо произнес он.
Опасаясь, что он смеется над ней, Ханна остановилась и обернулась. Но он улыбался, его взгляд был нежным, а выражение лица вызвало у нее в животе теплый трепет.
— Ханна, единственный способ избавить моего отца от неловкости — это не дать ему найти эту проклятую накладку.
— Она ему не слишком идет, — признала она. — Кто–нибудь говорил ему об этом?
— Да, но он отказывается понимать, что в этом мире за деньги нельзя купить две вещи: счастье и настоящие волосы.
— Это настоящие волосы, — возразила она. — Просто выросли они не на его голове.
Боумен хихикнул и помог ей спуститься еще на одну ступеньку ниже.
— Почему он несчастен? — рискнула спросить Ханна.
Боумен так долго размышлял над ответом, что они уже успели достигнуть пола.
— Это всех интересует. Мой отец провел всю свою жизнь в погоне за успехом. И теперь, когда он богаче самого Креза, он все равно не удовлетворен. У него есть упряжки лошадей, конюшни с кучей экипажей, целые улицы, застроенные домами… и женское общество, которого хватит не одному мужчине. Все это позволяет мне сделать вывод, что в единичном экземпляре ему всего этого будет недостаточно. И он никогда не будет счастлив.
Когда они, наконец, спустились, Ханна, оказавшаяся на полу в одних чулках, повернулась к нему.
— Это и ваша судьба, мистер Боумен? — спросила она. — Никогда не быть счастливым?
