медленнее. Мы упустим Солнце, идиоты! Я не могу мчаться сюда каждый раз, когда кого-нибудь посетит навязчивое желание узнать, который час.
Поулак прервал тираду, сообщив, что случилось. Однако на Донегана это не произвело впечатления.
– Ну и что? – продолжал он. – Мы этого ожидали. Все приборы вокруг тоннеля затонули. Таким образом, мы оказались в большой воронке. Тем хуже для нас – Солнце скроется из вида скорее. А теперь отпустите меня назад!
– Иди и работай, если тебе не помешает отсутствие камеры, – отозвался Райс, – потому что мы немедленно забираем ее за корабль. Мы не учли, что пары аммония в такой концентрации и при такой температуре губительны для серебра. Может, причиной всему и не аммоний, а какое-то другое вещество из короны, но посмотри на свою камеру! Покрытие сошло. И она нагревается в два раза быстрее, чем раньше. А остывает ничуть не медленнее. Если картридж с отснятой пленкой перегреется, вся твоя работа пойдет насмарку. А теперь пойдем или отдай нам камеру.
Не говоря больше ни слова, Райс двинулся по тоннелю. Вернувшись на корабль, Донеган исчез с бесценным картриджем, не поблагодарив Райса.
– Эгоист, – пробормотал Поулак. – Смылся, не сказав ни слова. Наверное, торопится проявить фильм, прежде чем кто-нибудь вскроет картридж.
– Не обвиняй его, – мягко сказал Райс. – Он провернул большую работу.
– Кто? Он? А как насчет нас? Насчет тебя в первую очередь? Ведь это была твоя идея от начала до конца…
– Не кипятись, Джо. А то мое прозвище перейдет к тебе. Пойдем заглянем к доктору Зонну – у меня страшно болят ноги.
Райс вышел на главную палубу, и Поулак, ворча, поплелся за ним. Когда инженер вернулся с пленкой, вся команда уже поздравляла Райса, а Поулак, улыбаясь, стоял рядом. Похоже было, что прозвищу Брюзга придется поискать нового владельца.
Но старые привычки не так скоро забываются. Войдя в кабинy, доктор не стал осматривать ноги пациента, а тут же извлек сумки огромный тюбик какой-то мази.
– Мазь от ожогов, – пояснил он. – Думаю, должно хватить. Полагаю, доза излучения оказалась слишком большой. Я должен заложить повязку. Сними обувь.
– Ничего вы все не понимаете, – проговорил Райс. – Здесь же врач не может делать все в свое время. Физики подключают не те приборы и не куда надо, а потом сами не могут работать и не позволяют человеку трудиться единственно возможным способом. Потом не дают ему выспаться, а теперь… – старый Брюзга взялся за свое, – теперь заявляют человеку, который плавал среди замороженного метана с температурой таяния минус сто восемьдесят пять градусов по Цельсию, то есть минус двести девяносто по Фаренгейту, что ему нужна мазь от ожогов… Доктор, пожалуйста, принесите мне, наконец, средство от обморожения! У меня болят ноги!
ЧЕМ ВЫТЕРЕТЬ ПЫЛЬ?
– Проверка.
– Сигнал получен, Ридж, до встречи.
Риджинг посмотрел через плечо на пик Сигнальный, где находилась ретрансляционная станция. Свинцовый купол, защищавший ее от метеоритов, был виден даже с большого расстояния и ослепительно сверкал на солнце. Большинство малых пиков Гарпалуса уже скрылись за горизонтом, и вместе с ними исчезла из вида земля, которую Риджинг и Шандара могли назвать знакомой. Лишь гудение турболунохода да они сами были единственными свидетелями присутствия человека в этих краях. Солнце мешало разглядеть на небе тонкий серп родной планеты, и, кроме того, из космоса Земля выглядит не слищком-то обитаемой.
Пейзаж, расстилавшийся перед ними, не поражал своей необычностью. В последний месяц Шандара нередко замечал, что Луна повсюду одинаково однообразна, и остальные с ним соглашались. И даже Риджинг, который всегда ожидал необыкновенного, начинал скучать. Здесь даже не было опасно; конечно, он знал, как смертелен вакуум, но проверка скафандров и кислородных клапанов уже давно стала для него лишь привычкой.
Космическое излучение проходило сквозь пластиковые скафандры и тело, но, не поглощаемое ими, не приносило вреда. Метеориты, пробивавшие микроскопические отверстия в тонком металле, как показывали текущие эксперименты, даже следа не оставляли ни на скафандрах, ни на корпусе лунохода. Скрытые пылью расщелины, куда по неосторожности могли угодить человек или машина и которых опасались исследователи, попросту не существовали: пыль была слишком сухой, чтобы скрыть какую бы то ни было щель прежде, чем полностью заполнив ее. Такого рода страхи возникли после того, как кто-то из команды Альбирео не разглядел ступеньку на веревочной лестнице и едва не сорвался с высоты ста пятидесяти футов.
Шандара все же был осторожен: он внимательно осматривал трассу, слегка касаясь рукой в перчатке рукоятки тормоза и придерживая рычаги управления.
Последний взгляд, брошенный назад, удостоверил Риджинга, что Гарпалус и ретрансляционная станция скрылись из вида. Впервые он оставлял исследовательскую группу и сейчас сомневался в правильности принятого решения. Шандара получил четкие указания: предписанный радиус исследования ни в коем случае не должен был быть превышен. Риджинг полностью одобрял подобную установку, но план исследования был расширен именно благодаря нарушению.
Вопрос о магнитном поле Луны оставался нерешенным вплоть до высадки экипажа. Как только команда оказалась на поверхности планеты, его наличие подтвердилось со всей очевидностью, а сравнительные исследования выявили, что южный магнитный полюс – точнее, один из возможных полюсов – находится в нескольких сотнях миль от корабля. Было решено установить программу обследования местности; если, и оставался шанс зарегистрировать присутствие вокруг Луны газовой оболочки, то, несомненно, поиск должен был вестись в восточном направлении.
Риджинг до сих пор недоумевал, что толкнуло его вызваться в экспедицию и как вообще подобная мысль родилась в его голове. Он не считал себя трусом, и за то, что сейчас он находился вне станции, ему некого было винить, кроме себя. Никто его не принуждал браться за эту работу – любой техник мог с тем же успехом взяться за руль и управляться с оборудованием.
