пятерка. Вот как нынче на фронт-то ездить!
Спорили-спорили Димка с Левкой – ни до чего не договорились. Они всегда так: сойдутся и спорят. Димка – свое, Левка – свое: ни за что друг другу не уступят!
– Ну что ж, – говорю, – давайте будем хоть металл собирать. Все-таки это помощь, а не четверки да пятерки.
На следующий день в школу мы не пошли, а стали искать железный лом и носить его к Димке во двор. Потом опять не пошли, и еще раз не пошли. Железа столько натаскали, что у Кожедубовых даже калитка перестала открываться, и в нее надо было пролезать боком.
– Мы, пожалуй, уже на целый танк набрали, – сказал Димка.
– Лучше на самолет, – предложил Левка.
– Эх ты! Из чего самолеты делаются – не знаешь! Они же из алюминия делаются.
– Тогда давайте алюминий собирать. У нас дома есть две алюминиевые ложки, да у соседки на кухне кастрюля стоит.
– А у нас, – говорит Димка, – тоже ложки есть, да еще миска, да другая миска, поменьше.
– А у нас кружка есть и тоже миска.
Собрали мы все это – совсем немного получилось, даже на одно крыло и то мало.
Тут матери наши хватились, а посуды нет. И – начали нас пробирать, пока мы не принесли. их добро, все эти ложки и миски, обратно.
Это что, сознательность?
Мы этого алюминия все равно на целую эскадрилью натаскали бы, да пришла еще и вожатая, отчитала маму за то, что я уроки пропускаю, двойки имею.
– Вы понимаете, – говорит, – какая это четверть? Самая решающая! Экзамены на носу, а у вашего сына (это у меня. –
Видали? Сплошные двойки! А у меня только по ботанике да по истории двойки! Еще, правда, по немецкому… Я хотел вмешаться в разговор, а мама как цыкнет на меня! Нашей Аннушке только того, видно, и надо было. Она как пошла говорить, как пошла… Забыла, видно, что сама же решающей назвала третью четверть. А теперь у нее уже четвертая решающей стала. Так сразу бы и говорила! Мы бы тогда знали, что в третьей уроки пропускать можно, а в четвертой надо нажать. Сама же наговорила, и сама же во всем обвинила нас!
Мама взяла с меня честное пионерское, что я завтра же начну учиться. Мне не хотелось слова давать, потому что все равно уже теперь двоек не исправишь. Но она пригрозила написать обо всем на фронт папе, и пришлось слово дать.
Утром мама ушла на работу, а я стал собираться в школу, но тут заявились Димка с Левкой.
– Идешь, значит, выполнять долг, товарищ Молокоедов? – ехидно спросил Димка.
Я очень не люблю, когда меня по фамилии называют. Потому что какая же это фамилия – Молокоедов! Можно подумать, что я молоком только и питаюсь, а я из-за этой своей фамилии даже смотреть на него не могу. Вот почему после этих Димкиных слов я рассердился на него и даже хотел дать ему в морду[3].
– Пойду в школу, а ты что, запретишь?
– Ну иди, иди, – сказал опять с ехидцей Димка. – Да, смотри, на пятерки отвечай, может, Красной Армии от этого все-таки полегче станет…
Вот тип! А мама еще называет его ангелочком. Но я думаю, что это она делает по старой привычке: в детстве Димка был красивый, пухлый, с вьющимися светлыми волосами и голубыми глазами – настоящий ангелочек. Но теперь от ангельского вида остались только вьющиеся пепельные волосы. Ангелочек вытянулся, как жердь. Шея длинная, лицо точно мухи засидели, – все в веснушках, а глаза из голубых стали серыми. О характере я уж не говорю: это черт, а не ангел, – ему бы только поиздеваться!
– Пойдем, Гомзин! – сказал Димка Левке. – Молокоедов только на словах силен. Ему бы лишь за мамкину юбку держаться да молоко потягивать из соски.
Левка ничего не ответил, наклонился и молчит. Димка рассердился, хлопнул дверью – ушел. Тогда Левка голову поднял, уши большие, как у телка, оттопырил и уставился на меня. А у самого в глазах слезы:
– Не ходи, Вася, в школу, ладно?
– Это почему?
– Если пойдешь, меня мамка надерет. Она вон какая сердитая стала. Как включит утром радио, услышит, что опять наши город сдали, так сама не своя – лучше под руку не попадайся.
– Ну, а если не пойду, тебе легче станет?
– Она увидит, что ты дома, и не так драть будет. Она тебя уважает – все мне на тебя показывает.
Я предложил Левке тоже пойти в школу, он только помотал головой, насупился и снова уперся взглядом в пол.
– Ты что, Левка?
Заглянул ему в лицо, а оно уже мокрое от слез.
Левка просто боялся идти в школу:
– Опять наставят двоек. Потому что, пока мы ходили по военкоматам да пока собирали лом на танки и самолеты, в классе уже программу закончили и начали повторение. А мы знаем, что это за повторение. Это
