свои страхи. Навязчивые опасения и фобии — это ведь тоже гнилой плод этого кошмарного города. Нет, правильно он делает, что сбегает отсюда. Давно пора. А пока, почему бы и не выпить?!
Ганин согласно кивнул и засеменил за длинноногим незнакомцем вниз по мосту:
— Куда путь держим?
— Я поблизости знаю одно милое тихое местечко, частный ресторанчик, как у вас принято говорить — кооперативный, так там подают огромных восхитительных раков к пиву.
(— у вас… а сам ты откуда, из леса, что ли? тогда не раки тебе нужны, а полевые мыши):
— Ну, это, наверно, безумно дорого. А я — человек науки, сами знаете, какие сейчас мизерные зарплаты и безбожные цены.
— Здесь все безбожное, ибо страна такая. Впрочем, я уже говорил, что тоже где-то атеист. А что касается ужина в ресторане — угощаю.
— Благодарю, не откажусь. Но только ненадолго.
— Ревнивая жена?
— Нет, жены у меня нет. Я сегодня тю-тю…
— В каком это смысле тю-тю7
— Отчаливаю.
— На лодке что ли?
(— не понимает или придуряется?):
—Уезжаю, на… на симпозиум:
(— ну как можно признаться, что еду в задрипанные Пеньки к полоумной сестре?!)
Но, кажется, быстрый взгляд на рюкзак, с которым уж слишком экстравагантно ездить на симпозиумы, заставил Филина усомнится в правдивости этих слов. Да, не очень-то он складно соврал, по-детски как-то, но вовсе не поэтому Ганин неожиданно ойкнул, замедлил шаг и начал отставать.
— Что случилось?
(— случилось, еще как случилось!):
— Да вот слегка споткнулся о выбоину там в асфальте и ногу подвернул. Застарелая травма, знаете ли, периодически дает о себе знать. Когда еще в футбол играл в институтской команде, слегка ахил повредил.
На самом деле, он действительно споткнулся, а может и поперхнулся, а может произошло вовсе и не это — под сердцем тревожно закололо или зуб занудно заныл. Все это не более чем образные сравнения, ибо на самом деле именно в этот момент Ганин получил знак, который можно назвать и предупреждением свыше, а можно и интуицией — не так это важно. Важно, что этот знак ему прекрасно известен, как любому водителю, если он только что не пережил изрядного сотрясения мозга, известен запрещающий знак Кирпич, который переводится он примерено так:
не пей водички, козленочком станешь
В менее поэтизированном и наиболее приближенном к данному случаю толковании это звучало бы несколько иначе и несколько конкретнее:
быстренько закругляйся и сворачивайся и уноси отсюда ноги, пока голова цела
Раньше, случись такое экстраординарное событие, ноги бы сразу застопорились, как в бетон попали, тело повернулось бы назад, словно за спиной НЛО приземлился, а мозг, не долго думая, родил бы историю о забытом дома включенном утюге или неотправленной срочной телеграмме любимой бабушке:
— Извините, склероз, пора бежать…
Сейчас все было совершенно иначе, ибо в последнее время интуиция постоянно подводила и подталкивала Ганина к явно бесславным авантюрам или напрасному бездействию:
говорит: Сдавай быстрее деньги в банк, на процентах озолотишься!
а через две недели дурацкий банк лопается, как пузырь и вылетает в трубу, унося последние сбережения
говорит: Не бери зонтик, на горизонте — ни облачка!
а после обеда начинается жуткий ливень, а с ним и жестокая простуда под ручку
говорит: Ложись скорее спать, сегодня приснится прекрасный эротический сон с участием Ирчика!
а сначала два часа глаза не смыкаются, а потом снятся крысы и прочая нечисть
Появилось даже стойкое ощущение, что интуиция намеренно вредит ему и всячески издевается, злокозненно толкая на заведомо неверный, вредоносный путь. Почему? Не пытаясь найти объяснений он почувствовал, что настала пора ее обхитрить:
(— небось, важное знакомство наклевывается, с возможностью интересного продолжения, вот она и пакостит, чтобы я ушел, подбивает!)
Ганин ускорил шаг, но все равно несколько отставал от длинноногого приятеля:
— А что это мы так спешим, как на пожар?
— А у меня и есть пожар в груди, который срочно залить требуется.
— Пивом, что ли?
— Ну, а чем же? Не кровью же.
Ганин уже привык к подобным речевым оборотам, ничуть не удивился и даже поддержал тему:
— А ведь и кровью утоляют жажду. Верблюжьей и в пустыне, но утоляют. Кочевники-бедуины.
— Ну надо же! Это вы тоже вычитали?!
— Видел в кинопутешествиях своими глазами… Очень, кстати, интересно смотреть, как люди живут. Развивает.
Филин только хмыкнул и, свернув с набережной и пройдя несколько десятков метров по неосвещенному переулку, слегка притормозил. Лицо его приобрело на редкость задумчивое выражение, как у нерадивого школьника, который плохо выученный урок забыл — не преминул ехидно отметить Ганин. Затем Филин вытащил из кармана клочок бумажки:
— Кажись, где-то поблизости. Вот название и адрес. Не посмотрите ли, а то я без очков?
(— может ты и хищный Филин, но темноте видишь, как Крот) — опять мысленно и опять посрамил довольный Ганин. Высмеивать своих новых знакомых являлось его правилом и дедушка Фрейд объяснил бы это защитной реакцией или компенсацией комплекса неполноценности. Может быть и так, все может быть…
Тем временем Филин-Крот вытащил из кармана зажигалку и поднес ее к бумажке. Ганин подошел вплотную и нагнулся, пытаясь что-либо разобрать в письменах.
— Необычная какая-то бумажка — на древний пергамент похожа, в музее подобный видел. И что за язык?
— А это и не бумажка — за наблюдательность поздравляю. Но и не пергамент. Это высушенная человеческая кожа. Кожа одного очень нехорошего типа, который думал, что всех обманул и провел вокруг пальца. А вот язык могли бы знать, вы же биолог. Это латынь: Errare humanum est. Перевести можете?
— Не-а…
— Так я и думал. До чего же необразованные люди вершат советскую науку… Перевожу:
Человеку свойственно ошибаться
— Это что, название кафе? Надо же, и не так далеко от моего дома — я тут рядом на набережной в угловом доме живу, где билеты Аэрофлота…
Филин не выразил ни малейшего восхищения столь престижным местоположением Ганинского жилья и тот, слегка уязвленный, продолжил:
— Ну чего только сейчас не напридумывают, чтобы посетителей привлечь!
и только после этого стал обдумывать странную фразу о человеческой коже:
(— шутка, конечно, но какая-то не смешная, а шутка должна быть смешной — так еще отец говорил…)
Долго обдумывать парадокс не пришлось, ибо крепкая жилистая рука незнакомца уверенно схватила его за волосы и запрокинула голову, а в шею, прямо под подбородком, вонзилось нечто острое и холодное. Послышались чмокающие звуки, словно из него что-то начали высасывать. Ганинское тело стало делать судорожные и инстинктивные попытки вырваться, пусть даже ценой клока волос, а мозг позволил себе погордиться интуицией, которая на этот раз не подвела:
(— все-таки я не ошибся, так и есть, маньяк и сумасшедший!)
