— Я человека убил… — уже совсем тихо пробормотал Василь.
(— я не ослышался?! неужто повезло?! неужели небо услышало мои молитвы?!):
— Говори, но ничего не утаивай. Поспеши очистить свою душу и знай: Все останется только между нами тремя.
— А третий-то кто?
— Господь наш милостивый.
Тщательно просеивая историю посетителя, очищая ее от всяких там охов и причитаний, от злых и темных сил, которые двигали его руками, Григорий понял, что визитер хочет услышать из его уст молитву за спасение души раскаявшегося убийцы и невинно убиенного. Даже червонец готов заплатить. Однако, непонятным оставалось главное — кто убил, кого убил и где труп. И еще какой-то голос, словно из белой горячки, и амулет…
— И как же звали покойного?
— Звал по фамилии, Ганиным. Наукой занимался, сестра в деревне живет.
— И где же труп?
— Похоронил. Вырыл могилу в стене бомбоубежища, там и похоронил…
О, это удачный момент для наступления:
— Несчастный! Ты не похоронил, а закопал, как бездомную собаку. Не могилу вырыл — помойную яму. Нельзя хоронить настоящего христианина, не омыв тела, не прочитав над гробом заупокойную. Кстати, гроб был?
— Нет, нет… В простыню завернул.
— В простыню? Завернул??? — Григорий, казалось, сейчас лопнет от возмущения:
— Это невозможно, это невероятно, так издеваться над мертвым. В общем, вот что я скажу:
Теперь душа убиенного теперь не будет знать покоя, века вечные слоняясь неприкаянная по грешной земле. И ты будешь маяться вместе с ней. Века вечные.
Знал Григорий, что человек или вообще не должен ходить в церковь, но если уж заявился, будь любезен принять, что верить в религиозную чепуху — твой крест. Поэтому Григория несло и он не собирался жать на тормоза:
— Будешь вечно маяться, вечно тенью ходить у места страшного преступления и молить небо о снисхождении. Но не будет тебе прощения никогда. Ты, жалкий червь, понимаешь значение слова никогда? Ни через год, ни через век — никогда!
Ничего уже не понимал бедный Василь, ничего. Выступивший пот, пропитавшись подвальной пылью, серыми струйками стекал по шее за шиворот рубахи. В ответ он лепетал только невразумительное:
— Да я и крестик на стене нарисовал…
— А кто тебе позволил по своему усмотрению святыми причиндалами распоряжаться?
— Я думал…
Наступал решающий момент. Дальше добивать бледного и мелко дрожащего посетителя смысла не имело:
— Сколько дней назад это произошло?
— Вчера…
— Значит, душа еще рядом с телом. Надо срочно идти к могиле и читать молитву За упокой.
— Идемте, святой отец, идемте, Христа ради. Я дам денег.
(— не по адресу, это тебе к жадному Никодиму надо было на прием попасть, меня же интересует иное)
— На деньги лучше купи образок Спасителя и поставь на могилку. И на свечки не поскупись.
Они вышли из церкви, Григорий запер высокие двери. Надо бы кого-нибудь предупредить, да как назло, никого нет поблизости. Что же тогда остается служителю бога, как не уповать на милость хозяина. Хотя, какая тут милость! Поэтому Спаси и сохрани! он пробормотал скорее машинально, чем рассчитывая на помощь небесных сил.
Шли они молча, убивец постоянно нетерпеливо забегал вперед, а потом возвращался и подбадривал:
— Ну, батюшка, еще немного.
Батюшка же не торопился, старательно запоминая дорогу. Да и не так просто такое грузное тело перемещать.
Пройдя пару поворотов, они остановились перед желтоватой глухой стеной какого-то трехэтажного здания непонятного назначения.
— Вот и пришли.
— Куда это пришли?
— Да вот же, батюшка, прямо под нами. Видите, люк?
— Люк вижу. Ну и что?
— Я живу в бывшем бомбоубежище, там и дружка схоронил. Сейчас открою замок и полезем вниз.
После этих разъяснений энтузиазма у Григория поубавилось. Конечно, он куда крупнее этого преступного бомжа, но ведь под землей могут ждать какие угодно неожиданности. Какие ему совершенно не угодны. Может, придумал убийство этот вонючка, а цель… Да хотя бы суп из свежего мяса приготовить. Нет уж, дудки:
— Лезть не могу.
— Почему?
(— сейчас, сейчас, дай сообразить):
— У меня тяжелая и экзотическая фобия — не могу долго находиться под землей. У многих слуг бога такое случается, ибо подземное царство — вотчина дьявола.
— И как же мне быть?
— В особых случаях я могу благословить прихожанина, прочесть заупокойную самостоятельно. Вы готовы?
— Да! — в голосе Василя звучал энтузиазм.
Довольный, как ловко и безболезненно выпутался из столь щекотливой ситуации, Григорий перекрестил убивеца и многозначительно пробормотал несколько напутственных слов на коверканном старославянском. Конечно, догматики никогда бы не одобрили такую еретическую вольность, но наплевать, надо стараться быть созвучным времени и обстоятельствам. Вот он и старается:
— Возьмите мой молитвенник. .Читайте отсюда досюда три дня по десять раз, утром и вечером. Читайте не абы как скорее отделаться, а с выражением.
( — ишь ты, прямо как Голос говорит)
— Подолгу стойте прямо перед могилой на коленях. Поплачьте о душе вашей грешной. И думайте о всемилостивом боге и сыне его, кровь пролившем за всех нас:
(— ах, какой же я тонкий психолог! как вовремя и к месту вставил объединительное нас)
— Спасибо, батюшка!
— И приходите ко мне ровно через три дня, в 18.00 в церковь. Я отпущу все ваши грехи. Если, конечно, будете усердно и искренно молиться.
— И измену жене отпустите?
(— да все просто помешались на изменах!):
— Все отпущу!
Покорный Василь снял с шеи веревочку с ключиком, как носят их забывчивые первоклассники- растеряшки, встал на колени и, слегка поковырявшись, открыл замок. Хотел было пожать руку батюшке, да испугался, что тот откажется. Хотел было попрощаться, да промолчал. Тяжело вздохнул он полез в свою нору.
Григорий же истово крестился и внимательно осматривался по сторонам, дабы не перепутать местоположение. Едва люк встал наместо, святой отец, несмотря на тучность, довольный поскакал домой — именно так скачет молоденький козлик за столь же молоденькой козочкой. Ловко он провернул это дельце!
СТРАШНЫЙ СУД
Читая непонятную молитву, стоя на стертых коленях перед импровизированной могилой, тщетно
