За нашим садом мне были видны все сады на нашей улице. Они располагались дугой, словно искривленный зеленый позвоночник, а позвонками служили подставки для барбекю и потускневшие пластмассовые качели. Через двойные стекла до меня доносились тревожные гудки автомобилей и гул самолетов, вылетавших из аэропорта Хитроу. Я прижалась носом к стеклу и подумала: эти треклятые пригороды — чистилище. Какой волной нас всех сюда принесло? Каким ветром вынесло на дальний берег?
В ближайшем садике в то утро похорон мой сосед развешивал на веревке выстиранные голубые трусы. Об его лодыжки терлась кошка. У меня в спальне по радио шла программа
«Да, а я потеряла мужа». Я произнесла эти слова вслух в тот момент, когда к окну подлетела вялая муха. Я проговорила: «Боюсь, мой муж мертв. Мой муж Эндрю О’Рурк, знаменитый автор колонки в знаменитой газете, покончил с собой. А я чувствую себя…»
На самом деле я не знала, как я себя чувствую. В языке взрослых нет слов, чтобы описать горе. Гораздо лучше это получается в дневных шоу. Конечно, я понимала, что я должна чувствовать себя
Было утомительно ждать такой тоски, притом что я даже не была уверена, что сумею такую тоску найти. Возможно, просто было еще слишком рано. Сейчас я сильнее пожалела не себя, а несчастную муху, которая билась об стекло. Я открыла шпингалет, приподняла створку окна, и муха вылетела, жалкая и слабая. Вернулась в игру.
По другую сторону окна пахло летом. Мой сосед передвинулся на три фута влево вдоль бельевой веревки. Он развесил свои голубые трусы и перешел к носкам. Его стираное белье висело, будто молитвенные флажки с призывами к дневным божкам: «Похоже, я переехал в пригород. Нельзя ли что- нибудь с этим сделать?»
У меня мелькнула мысль о побеге, жульническая, внезапная. Я ведь могу просто уехать прямо сейчас, правда? Я могла бы взять Чарли, мою кредитную карточку, любимые розовые туфли, и мы бы все вместе сели на самолет. Дом, работа, тоска — все превратилось бы в маленькую точку позади меня. Помню, я с виноватой дрожью обнаружила, что у меня, заброшенной в пригород, так далеко от серединки моего сердца, нет ни единой причины там находиться.
Но жизнь не склонна позволять нам побег. В тот самый момент я услышала стук в дверь. Я открыла дверь Пчелке и очень долго просто на нее смотрела. Мы обе молчали. По прошествии нескольких секунд я впустила ее и усадила на диван. Чернокожая девушка в красно-белой гавайской рубахе, испачканной суррейской глиной. Диван из
— Не знаю, что сказать. Я думала, ты погибла.
— Я не погибла, Сара. Но, может быть, было бы лучше, если бы погибла.
— Не говори так. У тебя очень усталый вид. Думаю, тебе нужно отдохнуть.
Наступила тягостная пауза.
— Да. Вы правы. Мне нужно немного отдохнуть.
— Но каким образом ты… Я хочу спросить: как ты уцелела? Как добралась сюда?
— Я шла пешком.
— Из Нигерии?
— Пожалуйста. Я очень устала.
— Ох. Да. Конечно. Да. Хочешь чашку…
Я не стала ждать ответа. Я убежала. Я оставила Пчелку на диване, посреди подушек из
— В чем дело? — спросил Лоренс.
— Ты грубо разговариваешь.
— О, Сара. Это ты. Господи, извини. Я подумал, что это нянька. Она опаздывает. А малыша только что стошнило. Прямо мне на галстук.
— Кое-что произошло, Лоренс.
— Что?
— Тут появился кое-кто, кого я не ждала.
— На похоронах всегда так. Все древние скелеты весьма театрально выходят из шкафов. И никуда от них не денешься.
— Да, конечно, но тут другое дело. Это… Это… — Я вдруг запнулась и замолчала.
— Прости, Сара. Понимаю, звучит ужасно, но я ужасно тороплюсь. Я могу чем-то помочь?
Я прижалась горячей щекой к холодному стеклу:
— Извини. У меня просто голова кругом.
— Это же похороны. Тебе и положено так себя чувствовать. Мне очень жаль, но тут уж ничего не поделаешь. Жаль, что ты не разрешила мне приехать. Как ты вообще?
— Ты имеешь в виду похороны?
— Я имею в виду всю ситуацию.
Я вздохнула:
— Ничего не чувствую. Полное отупение.
— О, Сара…
— Просто я сейчас жду похоронного агента. Вот и нервничаю немного. Это все равно что ждать в очереди у дантиста.
— Верно, — осторожно согласился со мной Лоренс.
Наступила пауза. Я услышала голоса детей Лоренса.
Они завтракали и баловались за столом. Я поняла, что не смогу сказать Лоренсу о появлении Пчелки. Сейчас не смогу. Мне вдруг показалось, что будет несправедливо добавлять еще и это к списку проблем Лоренса. Он опаздывает на работу, малыша стошнило ему на галстук, нянька задерживается… а я ему стану рассказывать про девушку из Нигерии, которую считала мертвой, а она теперь сидит у меня дома на диване. Нет, это было бы жестоко по отношению к Лоренсу. Вот что такое быть любовниками. Это не то же самое что быть мужем и женой. Чтобы оставаться в игре, следует вести себя предусмотрительно. Следует признавать за другим некоторое право на собственную жизнь. И я промолчала. И услышала, как Лоренс вздохнул. В этом вздохе прозвучало нечто близкое к отчаянию.
— Ну, скажи, что не дает тебе покоя? То, что ты почти ничего не чувствуешь, а должна бы?
— Это похороны моего мужа. Должна же я хотя бы грустить.
— Ты просто владеешь собой. Ты не истеричка. И поздравь себя с этим.
— Я не могу плакать об Эндрю. Я все время думаю о том дне в Африке. На берегу.
— Сара?
— Да?
— Я думал, мы решили, что для тебя будет лучше об этом забыть. Что случилось, то случилось. Мы решили, что тебе нужно жить дальше, правда? А?
Я положила левую руку на оконную раму и посмотрела на культю обрубленного пальца.
— Не думаю, Лоренс, что теперь получится просто
У меня перехватило дыхание.
— Сара? Дыши глубже.
Я открыла глаза. Бэтмен все еще яростно хлопал клюшкой по воде. Программа
