Однажды на берегу океана

Вы отобрали будущее у моей страны и прислали в мою страну предметы из своего прошлого. У нас нет семени, у нас есть шелуха. У нас нет духа, у нас есть череп. Да, череп. Именно череп мне приходит на ум, когда я пытаюсь подобрать самое подходящее название для моей страны. Если бы премьер-министр самых тихих часов позднего вечера в один прекрасный день позвонил бы мне и сказал: «Пчелка, тебе выпала величайшая честь — дать название нашему древнему горячо любимому континенту», я бы ответила: «Сэр, наш мир стоит назвать Голгофой, местом черепа»[36].

Это было бы хорошее название для моей деревни, еще даже до того, как пришли люди, сожгли наши дома и стали бурить землю в поисках нефти. Это было бы хорошее название для поляны вокруг лимбового дерева, где мы в детстве качались на привязанной к веревке старой автомобильной покрышке и прыгали на сиденьях разбитого «пежо» моего отца и разбитого «мерседеса» моего дяди. Из этих сидений торчали пружины. Мы качались и прыгали и пели церковные песни из книжки с гимнами, у которой была оторвана обложка, а страницы были скреплены изолентой. Голгофа была тем местом, где я выросла, куда даже миссионеры заезжали ненадолго и оставляли нам священные книги в таком состоянии, что их не стоило увозить с собой в вашу страну. В нашей деревне в единственной Библии недоставало всех страниц после сорок шестого стиха двадцать седьмой главы Евангелия от Матфея, поэтому наша религия заканчивалась словами: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты меня оставил?»

Вот так мы жили, счастливо и безнадежно. Я тогда была маленькая и не грустила о будущем, потому что не знала, что оно должно у меня быть. Об остальном мире мы знали только по вашим старым-престарым кинофильмам. Это были фильмы о людях, которые вечно куда-то спешили. Порой они куда-то спешили на реактивных самолетах, порой — на мотоциклах, а порой — вверх тормашками.

Новости мы узнавали по каналу, который можно было бы назвать «Голгофа-ТВ». Это такой канал, программу которого нужно составлять самостоятельно. От телевизора осталась только деревянная коробка, и эта коробка валялась в красной пыли под лимбой, и моя сестра Нкирука, бывало, засовывала голову в эту коробку и как бы появлялась на экране. Это очень хороший прием. Теперь я знаю, что мы должны были назвать это реалити-шоу.

Моя сестра поправляла платье, прицепляла к волосам цветок, вот так, улыбалась с экрана и говорила: «Здравствуйте, это новости Би-би-си. Сегодня с неба будет падать мороженое, и никому не придется идти на реку за водой, потому что из города приедут инженеры и поставят посреди деревни колонку». А мы, остальные дети, сидели полукругом вокруг телевизора и смотрели, как Нкирука передает новости. Нам нравилось слушать ее мечты. В приятной предвечерней тени мы ахали от восторга и восклицали: «Вот это да!»

Одно из хороших качеств телевидения в заброшенном мире состоит в том, что с телевизором можно поговорить. Бывало, мы кричали Нкируке:

— А этот снег из мороженого, он когда точно пойдет?

— Ближе к вечеру, конечно, когда станет прохладнее.

— А откуда вы это знаете, госпожа дикторша?

— Знаю, потому что должно быть прохладно, иначе мороженое растает. Вы что, дети, такие глупые? Ничего не знаете?

А мы сидели и кивали друг другу: конечно, конечно, сначала должно было стать прохладно. Нам ужасно нравились телевизионные новости.

В такую же игру с телевизором вы можете играть в своей стране, но будет труднее, потому что телевизор не станет вас слушать. Наутро после той ночи, когда Лоренс впервые остался в доме Сары, Чарли захотел, чтобы включили телевизор. Я услышала, как Чарли проснулся, когда Сара и Лоренс еще спали, и зашла в его комнату. Я сказала: «Доброе утро, младший братик, хочешь завтракать?» А он ответил: «Нетушки, не хочу я завтрыкать, я хочу ТЕЛЕВИЗОР». А я спросила: «Мамочка разрешает тебе смотреть телевизор до завтрака?» Чарли посмотрел на меня очень терпеливо, но с видом учителя, который уже три раза подсказал тебе правильный ответ, а ты все время его забываешь. «Так ведь мамочка спит», — сказал Чарли.

И мы включили телевизор. Мы смотрели на экран, не включая звук. Шел утренний выпуск новостей Би-би-си, показывали премьер-министра, произносящего речь. Чарли склонил голову к плечу, глядя на экран. Его бэтменские ушки легли набок.

— Это Джокер, да? — спросил он.

— Нет, Чарли. Это премьер-министр.

— Он хороший или злюка?

Я задумалась.

— Половина людей считает, что он хороший, а половина — что он злюка.

Чарли захихикал.

— Очень-очень глупо, — сказал он.

— Это демократия, — сказала я. — Если бы ее не было, ты бы ее захотел.

Мы сидели и смотрели, как шевелятся губы премьер-министра.

— А чего он говорит? — спросил через некоторое время Чарли.

— Он говорит, что сделает снег из мороженого.

Чарли повернул голову и посмотрел на меня.

— КОГДА? — спросил он.

— Примерно в три часа дня, если погода будет прохладная. А еще он говорит, что молодым людям из других стран, которые убежали от беды, будет позволено остаться в этой стране, лишь бы только они работали и не делали ничего плохого.

Чарли кивнул:

— Премьер-министер хороший.

— Из-за того, что он добр к беженцам?

Чарли отрицательно покачал головой:

— Из-за мороженого снега.

Послышался смех. Я обернулась и увидела Лоренса. Он стоял на пороге в халате, босой. Не знаю, долго ли он слушал наш разговор.

— Ну, — сказал он, — теперь мы знаем, как купить голос этого мальчика на выборах.

Я опустила глаза. Мне было неловко смотреть на Лоренса.

— О, не смущайся, — сказал он. — У тебя все просто замечательно получается с Чарли. Пойдем позавтракаем.

— Хорошо, — сказала я. — Бэтмен, завтракать хочешь?

Чарли посмотрел на Лоренса и снова покачал головой. Я стала переключать каналы, в конце концов нашла тот, который нравился Чарли, а потом спустилась и вошла в кухню.

— Сара еще спит, — сообщил Лоренс. — Думаю, ей надо хорошенько отдохнуть. Чай или кофе?

— Чай, благодарю вас.

Лоренс вскипятил воду в чайнике и приготовил чай мне и себе. Он осторожно поставил кружку на стол передо мной и повернул ее ручкой ко мне. Он сел за стол напротив меня и улыбнулся. Кухню озаряло солнце. Это был желтый-прежелтый теплый свет, но ненавязчивый. Из-за него казалось, что каждый предмет как бы светится изнутри. Лоренс, кухонный стол с чистой голубой хлопчатобумажной скатертью, оранжевая кружка Лоренса и моя желтая кружка — все это светилось изнутри. Из-за этого света мне стало необычайно радостно. «Это здорово», — подумала я.

Но Лоренс посмотрел на меня серьезно.

— Послушай, — сказал он, — думаю, нам нужно придумать для тебя план. Скажу прямо: я считаю, тебе стоит сходить в местное отделение полиции и рассказать о себе. Не думаю, что ты должна подвергать Сару опасности. Для нее небезопасно тебя прятать.

— Она меня не прячет. Вот я с вами сижу.

— Это не смешно.

— Но ведь меня никто не ищет. Зачем же мне идти в полицию?

— Я думаю, что это неправильно — то, что ты здесь находишься. Думаю, для Сары сейчас это нехорошо.

Я подула на чай. От кружки поднимался пар, и пар тоже светился.