полиция послала снайпера, чтобы он отстреливал чаек, которые хотели выклевать у мертвых глаза. Никто так и не узнал, кто их повесил.
Прошло несколько недель, прежде чем по радио начали говорить о чем-то, кроме майского теракта. Потом начались какие-то обычные программы, но даже обычные программы уже не были обычными. Каждый день в палате включали «Арчеров», но даже «Арчеры»[14] болтали без умолку про майский теракт. Забавно, Усама, но я впервые поняла, что майский теракт произошел на самом деле, когда услышала, как Эдди Гранди[15] сидит на своем тракторе и ноет про это.
К тому времени все, кто собирался умереть, уже умерли, и теперь пришло наше время, тех, кто остался выздоравливать. У меня были сломаны колено и рука, но врачи сказали, что есть еще какие-то внутренние повреждения, в общем, выписываться мне было рано. Так что я лежала там день за днем, смотрела, как в палату приходят родственники к своим близким. Некоторые родственники приходили со счастливым видом, другие понурившись от горя, и можно было точно сказать, что в следующий раз они уже придут на могилу. А были еще посетители третьего рода, самые несчастные, потому что они не приходили ни к кому конкретно. Они искали родных, которые числились в списке пропавших без вести. Они приходили, как привидения, не в обычные приемные часы и очень внимательно вглядывались в нас, женщин, лежавших в палате. Было видно, как они терпеливо стараются превратить наши лица в те, которые ищут. Даже при всех болеутоляющих я начинала плакать, Усама, я бы все отдала, лишь бы стать похожей на их пропавшую родственницу хоть на секунду, чтобы у всех нас хоть на миг появилась надежда.
В тот день, когда мне сказали, что мой муж и сын точно мертвы, в больницу с визитом приехал принц Уильям. Сестры разволновались. Забегали по палате, поменяли простыни. Вошли мужчины в костюмах с зеркалами на палках. Прошли по всей палате, заглядывая под кровати, нет ли там бомб. Вошел фотограф и приблизил к моему лицу какое-то устройство.
— Что это?
— Экспонометр, мадам, — сказал он. — Вы очень бледная.
— У меня пропали муж и ребенок. Вы бы тоже побледнели.
Фотограф не обратил внимания.
— Вы не могли бы ее загримировать? — сказал он.
Подошла длинноногая девица. У нее был длинный пластиковый чемоданчик, похожий на ящик, в котором муж держал свои рыболовные снасти. Она поставила его на мою постель и открыла. Там внутри оказалась целая гримерка. Она наложила мне тон, потом накрасила глаза и губы.
— Вот так, — сказала она. — Вы смотритесь очень мило. В самый раз для принца.
Потом двое человек на тросах спустились снаружи здания. Они так чисто вымыли окна, что стекол стало не видно. Врач вкатил какие-то большущие медицинские штуковины с огоньками. Поставил по одной у каждой кровати, потом включил в розетку машину рядом со мной. Я приподнялась на локте, чтобы посмотреть. Врач моргнул, глядя на меня.
— Для чего это?
— Чтобы показать, что национальное здравоохранение оснащено в соответствии с требованиями XXI века, — сказал он.
— Вы меня к ней подключите?
— Нет, если только у вас не откажут почки, — сказал он. — Это аппарат для диализа.
Доктор кивнул мне и отошел, чтобы подключить аппарат у соседней кровати. Сестры уже совсем с ума посходили. Они выскакивали к ночному посту, чтобы накраситься. Даже забыли дать нам болеутоляющие. Четверо полицейских в форме вошли в палату. Встали у двери. У них от ушей тянулись провода, закрученные спиралькой. Глаза так и шныряли по всей палате. Все притихли. Потом стали дожидаться принца Уильяма. Тут в палату вошла женщина. Она прошла прямо к моей кровати, и все глаза следили за ней. Эта женщина не была ни врачом, ни медсестрой. На ней был обычный твидовый костюм, мне от этого стало не по себе. Она задернула занавеску вокруг моей кровати.
— Здравствуйте, — сказала она.
— Зачем вы задернули занавеску?
— Как вам сказать, — сказала она. — Боюсь, у меня есть для вас новости. Я подумала, что, может быть, вы не захотите выслушивать их у всех на виду.
— Это насчет мужа и сына? Вы нашли, в какой они больнице?
Женщина покачала головой. Она была не первой молодости. Лет пятидесяти, может, шестидесяти. У нее был такой вид, будто она несколько дней не спала.
— Они не в больнице, — сказала она.
— Вот и хорошо. Тогда скажите мне, где они. Мне уже лучше. Думаю, врачи уже скоро отпустят меня домой. Сын будет по мне скучать, и я уверена, что он плохо ест. То есть он вообще-то хорошо кушает, но ему надо готовить овощи именно так, как он любит, иначе он их в рот не возьмет. Это же дети.
Я засмеялась, но женщина не ответила. Она только посмотрела вниз. Потом сглотнула. Опять посмотрела на меня. Теперь она выглядела на все пятьсот или даже шестьсот лет.
— Я очень сожалею, — сказала она. — Ваши муж и сын погибли.
— Нет. Нет, извините, но вы ошиблись. Они просто пропали. Если бы они погибли, мне бы сразу так и сказали.
Женщина глубоко вздохнула и заговорила очень тихо.
— Опознание заняло много времени, — сказала она. — Потому что их тела были сильно обезображены.
— Обезображены?
— Обгорели, — сказала она. — В конце концов нам удалось опознать их только по стоматологическим карточкам.
Я лежала на кровати, как сбитая с ног. Я смотрела на зеленую занавеску, которая висела вокруг нас. Там было уютно. Как будто в палатке, когда мама единственный раз взяла меня в поход. Женщина в твидовом костюме сжала мне плечо. Я ей улыбнулась.
— Значит, по стоматологическим карточкам? Забавно. Мой сын обожал ходить к зубному. Ему ужасно нравилось стоматологическое кресло. Стоматолог давал ему с собой пасту. «Надо заботиться о своих зубах, — говорил он. — Когда-нибудь они могут тебе пригодиться». — Я посмотрела на женщину. — И он оказался прав, да? Стоматолог.
Женщина посмотрела на меня.
— У вас шок, — сказала она. — Пройдет время, пока вы осознаете. А сейчас я возьму стул и поставлю его у вашей кровати. Я буду сидеть здесь, рядом с вами, и мы обо всем поговорим.
— Ладно. У него всегда были такие хорошие зубки. У моего мальчика.
Тогда женщина протянула руку и отодвинула занавеску, и тут как раз в палату вошел принц Уильям, а перед ним пятился фотограф. Десяток мужчин в костюмах шли со всех сторон от принца.
— Ой, — сказала женщина в твидовом костюме.
Она отступила назад. Я смотрела, как принц Уильям оглядывает палату. Такой высокий и красивый. В нашей семье всегда любили королевскую семью, Усама, мне все равно, что там про них рассказывают. Я особенно ни о чем не думала, разве что: «Ой, смотрите, это же принц Уильям». Я улыбнулась ему, и он подошел к моей кровати. Встал надо мной. По-моему, у него глаза матери, правда, подумала я. Он казался крупнее, чем по телевизору, но ведь у нас всегда был небольшой телевизор.
— Здравствуйте, — сказал он.
Он улыбался. РАСКОВАННЫЙ, НО ИСКРЕННИЙ. Во всяком случае, как было написано в «Сан» на следующий день. На подписи под фотографией, которую фотограф сделал от изножья моей кровати.
— Как вы себя чувствуете? — сказал принц Уильям.
Я подняла на него глаза. У принца Уильяма были красивые зубы, очень белые и ровные. Я вспомнила, как я сажала сына на край раковины, чтобы почистить ему зубы. «Это всего лишь молочные зубки, — всегда говорила я. — Но надо привыкнуть их чистить. Тогда, когда тебе будет столько же лет, сколько мне, у тебя будут зубки как у мамы. Ни одного дупла». И мы привыкли чистить зубы. Это было весело. Я никогда не думала, что только зубы от него и останутся. Я хочу сказать — никто же не думает о таком. Я посмотрела на
