помогать?
Петра не остановилась ни на секунду.
— Потому что я тебе заплачу, — сказала она. — Или, вернее, заплатит газета. За сотрудничество. Твоя жизнь может измениться. Ты можешь получить целых пятьдесят тысяч.
— Не-а.
— Тогда сто тысяч.
— Послушай, Петра, ты беременна. Это всегда потрясение. Лучше ты отдохни, и мы сделаем вид, что ничего этого не было.
— Да ладно, — сказала Петра. — Не говори мне, что женщина в твоем положении может отказаться от таких денег.
— Слушай, Петра, женщина в моем положении может хоть стены в квартире оклеить деньгами, и это ничего не изменит. Для меня это просто портреты королевы, если я не могу потратить их на сына, — вот что такое твои драгоценные деньги. Дерьмовые картинки с королевой.
Я повернулась, чтобы уйти, но Джаспер очень мягко взял меня за руку.
— Тогда сделай это для себя, — сказал он.
— Что?
Джаспер приблизил губы к моему уху и заговорил очень тихо.
— Ты же до сих пор видишь сына, правда? — сказал он.
Я посмотрела на него, покачала головой и сделала большие глаза с выражением КТО? Я?! То есть я, конечно, была не в себе, Усама, можешь поверить, но я не была настолько безумной, чтобы забыть, что людей, которые видят тех, кого нет, сажают в психбольницу.
— Ничего, — сказал Джаспер. — Я понимаю. Мне тоже мерещится всякое после майского теракта. Это нормально. Называется посттравматический шок.
Я опять покачала головой, я была в ужасе. Я зашептала Джасперу:
— Нет, у меня все прекрасно, честно, не беспокойся за меня, я в полном порядке.
— Только что у тебя, пока мы разговаривали, — сказал Джаспер, — я видел, как ты посматривала в угол кухни. А когда мы уходили, ты даже сказала ему, чтобы он вел себя хорошо.
— Что ты ей говоришь? — сказала Петра.
— Помолчи, пожалуйста, — сказал Джаспер.
Он еще ближе приблизился к моему уху.
— У тебя так и будет это продолжаться, — сказал он, — пока ты не сделаешь что-нибудь, чтобы мальчик упокоился в мире.
— Я не могу упокоить его в мире, потому что у меня нет его тела, остались одни зубы, а я же не буду хоронить его зубы, правда? Я хочу сказать, таких маленьких могил и не бывает.
— Тогда сделай то, что говорит тебе Петра, — сказал Джаспер. — Но сделай это не для нее. Сделай для себя самой. Тебе станет легче.
— Почему?
— Потому что тебе надо, чтобы правда вышла наружу, — сказал Джаспер. — Потому что, если ты будешь держать ее внутри, она тебя доконает. Ты посмотри на себя.
Я посмотрела на Джаспера, очень пристально глядевшего мне в глаза, и я посмотрела на Петру, наблюдавшую за мной поверх его плеча, и посмотрела на моего сына, лежавшего на животе и пытавшегося достать пепельницу или что-то там еще из-под их кофейного столика. Я не знала, что подумать, я обеими руками держалась за голову, чтобы она не раскололась. Я шагнула прочь от Джаспера и отошла в угол комнаты, самый дальний от них обоих.
— Я не знаю. Откуда мне знать? Почему это просто не прекратится? Почему вы оба не можете оставить меня в покое?
— Потому что ты знаешь, что должна сделать это, — сказал Джаспер. — Это важно для тебя и для страны.
— Ой, да ты вдруг заволновался о стране, что ли?
Джаспер пожал плечами.
— У меня будет ребенок, — сказал он. — Это все меняет. Я не хочу, чтобы мой ребенок жил в такой стране, где политики решают, кому жить, а кому умирать.
Я покачала головой:
— Я не знаю. Не знаю. А как же Теренс Бутчер?
— А что он? — сказала Петра.
— Если я это сделаю, разве у него не будут большие неприятности?
— А тебе не все равно? — сказала Петра.
— Я не знаю. Я не знаю. Он говорит, что любит меня.
— Любит, — сказала Петра. — Так же сильно, как ты любила сына?
— Ну, это не то же самое. Это совсем не одно и то же.
Петра улыбнулась, а Джаспер посмотрел в пол.
— Ага, — сказала Петра. — Наконец-то до нее дошло.
«Травелодж» находился рядом с Ливерпуль-стрит, и я сидела в тамошнем баре, дожидаясь, когда Теренс Бутчер придет с работы. Я ждала несколько часов, но это ничего. Там было уютно и темно, и меня не трогали, подходили, только когда я заказывала выпить. Наверно, я выпила пять или шесть джин-тоников, было здорово сидеть там в легком тумане, пока сын носился по вестибюлю и шалил, что неудивительно. Девушка у стойки администратора была очень услужлива, когда я попросила ее проверить, остановился ли здесь Теренс Бутчер, и бармен был очень услужлив, когда я попросила его подавать мне только двойные порции, на самом деле весь персонал был очень услужлив, Усама, так что, если тебе когда-нибудь понадобится отдохнуть во время долгого путешествия между бойнями, пожалуй, ты можешь попасть в гостиницу намного хуже, чем «Травелодж».
Было почти одиннадцать, когда наконец показался Теренс. Я выбрала место за одним из низеньких столиков, откуда мне было видно, когда он вошел в центральный вход, но мне не нужно было волноваться, потому что он направился прямо в бар и заказал себе двойной скотч. Я встала и подошла к нему. Идти было недолго, но все вокруг как-то расплывалось, и мне приходилось держаться за спинки стульев, чтобы «Травелодж» не качался. Я похлопала Теренса по плечу, он повернулся от стойки с усталым и больным видом, но улыбнулся, когда увидел меня. Это была не такая обычная улыбка, а какая-то одновременно и смеющаяся и растерянная, как будто кто-то остроумно пошутил на похоронах.
— Что ты здесь делаешь? — сказал он.
— Я подумала, может, тебе нужно заварить чай или подшить бумаги.
Теренс улыбнулся и схватился за мою руку, как будто волновался, что я могу рухнуть, и, пожалуй, он не ошибался.
— Не надо было тебе приходить, — сказал он. — Зачем ты пришла?
— Еще не уверена.
Это была правда, Усама, у меня голова раскалывалась от таблеток и джина, и я не знала, что буду делать. Мистер Кролик лежал у меня в сумке, у него в живот была вшита видеокамера Джаспера с таким крошечным объективом, который высовывался наружу. Мне нужно было только усадить кролика куда-то в такое место, откуда он мог бы видеть все происходящее, нажать на запись и вывести Теренса Бутчера на разговор. Но в моей сумке была еще кипа старых фотографий. Мужа, сына и меня, как мы возимся в квартире и в Виктория-парке, и еще одна, на которой мы все стоим с мороженым на брайтонском пляже. Я посмотрела на Теренса, держась за его руку, и я хихикала, потому что не могла придумать, то ли уложить его в постель, то ли разговорить его семейным альбомом.
— Что с тобой? — сказал Теренс.
— Ерунда. Ты не отведешь меня в номер?
— В номер? — сказал он. — В прошлый раз, когда я спрашивал, ты не хотела со мной даже разговаривать.
— Ну, я не обещаю, что буду разговаривать с тобой в постели.
Тогда Теренс засмеялся, выпил скотч и дал знак бармену, чтобы налил еще.
