что со временем разовьет их.
Но оставалось еще многое, о чем Толд лишь читал в книгах и древних свитках: тайные умения ассиэнов, бой с закрытыми глазами, учение о жизненной энергии и ее потоках, искусство каменной кожи…
А как много книг оставались еще непрочитанными!
Благородный эр Покатом опустился на одно колено перед кроватью, на которой лежал Лэдош Однорукий.
– Приветствую тебя, младший ир Лэдош, герой сражения при Алдегане.
Испуганный герой попытался подняться и вдруг обнаружил, что у него нет левой руки. Болезненный спазм сжал горло, и Лэдош захрипел.
– Не возражай! – дернул плечом эр Покатом. – Я не ошибся. Своей властью и волей я дарю тебе титул младшего ира. А так же сорок тетров плодородной земли, двадцать тетров леса, три деревни и две сотни душ крестьян.
Лэдош сплюнул коричневую мокроту на серую ткань тюфяка.
– Я освобождаю тебя от службы, – продолжал благородный эр, – но разрешаю тебе и твоим потомкам использовать оружие во благо людское и для защиты себя и своих владений.
Лэдош с трудом повернулся, посмотрел благородному эру прямо в лицо, сказал едва слышно:
– Я сам во всем виноват…
– Что, младший ир? Я не слышу… – эр Покатом наклонился к Лэдошу.
– Я стал сомневаться, верно ли поступаю… А сомневающийся солдат – уже не солдат… Я был неискренен… Я сам виноват…
– Поправляйся, младший ир, – сказал эр Покатом, решив, что Лэдош бредит. Он поднялся, выпрямился, развернул плечи, оглядел тесную комнату. – Привыкай. Теперь все будет по-другому, – громко сказал он, утвердительно кивнул и вышел.
– Все будет по-другому, – повторил Лэдош, думая о том, что и в сомнениях может таиться великая искренность.
Десять лет минуло с того дня, когда Эшт покинул родной дом. Многими дорогами он прошел, не забывая о том, что следует дорогой отца – своей главной дорогой. И он надеялся, что сумел уйти достаточно далеко.
Его узнавали. О нем рассказывали были и небылицы, о нем слагали баллады. Однажды на рынке он видел лубки со своим изображением – торговец нахваливал товар, выкрикивал, что лучших оберегов от бед и нечисти не найти. Золотая литера «Э» была начертана в углу каждого лубка – точно такая, что красовалась на бархатной повязке у него на левой руке.
Его боялись и ненавидели – те, у кого была черная душа и злые помыслы, те, кого он преследовал и истреблял: убийцы, разбойники, воры, ведьмы, колдуны.
Разные люди с поклоном приходили к Эшту, просили защиты, и он никогда не отказывал. Знаменитый меч его испробовал разной крови: и горячей людской, и гнилой мертвячьей, и зеленой, текущей в жилах чудовищ. Доводилось пронзать ему и тех, в ком крови никогда не было…
Недобро встретили крестьяне нового хозяина. И немало времени потребовалось Однорукому Лэдошу, чтобы расположить их к себе. Вместе с селянами выходил он на поля, как мог работал вместе со всеми, не требовал оброк, не запрещал ходить в леса, не сек розгами за провинности. Но во всем этом крестьяне видели хитрость; говорили, что, мол, добрится новый господин, притворяется хорошим до поры до времени, а дай срок – и девок к себе потащит, и баб начнет на задворках вожжами хлестать, а мужикам клейма на лбу ставить, чтоб далеко не сбежали…
Может так и продолжалось бы долго, но в округе появилась шайка Оха Горбатого, и житья селянам не стало: то на ярмарке разбойники кого ножом пырнут, то молодуху, по ягоды ушедшую, чести лишат, то скотину ночью со двора уведут. И чем дальше, тем наглее становились разбойничьи выходки, уже и белым днем не боялись они показываться. Бывало, прискачут в деревню, бряцая оружием, запалят крышу амбара, собак постреляют, кур наловят – и назад, в леса. Вышли однажды мужики против шайки, да чуть все не полегли. Лишь пятеро сбежать сумели, спрятались в погребах, да один мертвым притворился, калекой стал – сильно потоптали его кони Оха Горбатого.
Узнал об этом Лэдош, собрал всех людей. Долго с ними говорил, сердился, что не пришли они к нему за помощью. Молчали мужики, хмурились, под ноги себе смотрели, думали: «Чеши, чеши языком, новоявленный ир! Много ли с тебя проку, с однорукого?»
Распустил Лэдош людей и стал собираться. Была у него хорошая кольчуга, но надел он старый кожаный жилет, обшитый железом. Был у него посеребренный шлем, но нахлобучил он на макушку помятый медный шишак. Взял он меч и топор на длинной рукояти, сложил в мешок припасов на пять дней и ушел из дома.
Никому ничего не сказав, поселился Лэдош в заброшенном сарае на краю одной из деревень – той, в которую чаще всего наведывался Ох с лихими людьми. Три дня жил, питаясь тем, что было в мешке. А когда заметил вдалеке хвост пыли, вышел на дорогу, перегородил ее длинной оглоблей и встал, спрятав за спиной культю.
Много пар глаз с недоверием следили за ним. Видели они, как прискакали два десятка разбойников, как они спешились, подошли к странному защитнику, даже не доставшему меч. Сам Ох говорил о чем-то с младшим иром, а потом хохотал, и вся его банда смеялась тоже. А Однорукий Лэдош стоял смирно, словно ждал чего-то; может надеялся, что опомнятся эти люди, покаются. Но нет – блеснула изогнутая сабля Оха Горбатого, рассекла воздух там, где только что стоял калека. И разбилась, встретившись со сверкающим прямым клинком.
Недолго длился этот бой. И когда осела пыль, селяне увидели, что Лэдош Заступник все так же стоит на дороге, опустив единственную руку, а вокруг него лежат тела разбойников.
И словно огородное пугало висит на покосившейся изгороди обезглавленный Ох.
Странные чувства испытывал Толд, когда слушал рассказы о подвигах своего брата. Смутно делалось на душе, и неясные сомнения тревожили ум.
«Еще слишком рано, – успокаивал себя Толд. – Я пока не готов, так многому нужно научится! Но придет время, и обо мне будут говорить во сто крат громче. Мои подвиги затмят деяния брата!»
Толд не сомневался, что его мастерство превосходит мастерство Эшта. Толд всегда и во всем был первым.
И с особенным ожесточением, со злой искренностью он вновь приступал к изнуряющим тренировкам.
Не сиделось на месте Однорукому Лэдошу. Оставив поместье на попечение управляющего, раз за разом уходил он в большой мир. Случалось, на протяжении многих месяцев не было от него известий, и селяне уже начинали волноваться, не случилось ли что с иром Лэдошем.
Но он возвращался. Иногда загорелый почти до черноты, иногда страшно исхудавший, иногда израненный и усталый. Никогда не хвалился он своими делами, но до крестьян доходили слухи о его подвигах – и они гордились своим одноруким иром.
Двадцать пять лет провел Эшт в добровольном изгнании. Двадцать пять лет старался не вспоминать он о родных местах. Но однажды проснулся с чувством горечи и тоски, и его неумолимо потянуло в края, где прошло детство.
Три долгих месяца заняла дорога домой, и радость узнавания переполняла Эшта в конце пути. Широко улыбаясь, взошел он на крыльцо отеческого дома. Дверь открылась, и в проеме показался… Сперва ему почудилось, что это отражение в зеркале.
– Здравствуй, брат.
– Здравствуй…
Они долго смотрели друг на друга, потом обнялись – Толд первым шагнул навстречу, первым развел руки.
– Как ты?
– Хорошо. А ты?
– Неплохо…
В зале, где когда-то отец вручал им мечи, они сели за обеденный стол и подняли чаши с вином:
– За твое возвращение!
