водились. Она журчала на перекатах, словно песню пела, и самая тихая чаща оживала от этой песни, и самый дремучий лес становился светлей, если рядом блестела вода.
– Наверное, она бежит к морю, – сказал Ирт.
– Как и мы, – отозвался Глеб.
Близился вечер. Макушки деревьев золотились, и небо за кронами светилось синевой, но внизу уже темнело.
Лесу не было видно конца. Он то редел, и тогда товарищам казалось, что деревья вот-вот расступятся, то вновь сгущался, и тогда бурелом лез под ноги, а стволы порой смыкались настолько плотно, что меж ними можно было лишь протиснуться, развернувшись боком. Редкие полянки радовали глаз яркими цветами – ромашками и васильками, иван-чаем и огнецветом; глухие ельники пугали тишиной и мраком – иногда в тиши словно кто-то вздыхал, и тогда тяжелые еловые лапы вздрагивали и качались, роняя отмершие иглы на усыпанную мертвой хвоей землю. В осинниках, наоборот, было шумно: гремучая листва трепетала от малейшего дуновения, и казалось, что лес волнуется, недовольный людским вторжением, и перешептываются, замышляя что-то, деревья.
Ирт уже не напоминал, что знает эти места, не говорил, что лес вот-вот кончится. Теперь он сам не был в этом уверен.
Сколько им еще предстояло пройти?
И что, если Шон Железный Кулак их обманул? Направил не в ту сторону, может быть даже отправил в ловушку…
– Надо было идти дорогами, – пробормотал Ирт, споткнувшись о поваленное дерево. – Дальний путь не всегда самый долгий.
– Посматривай по сторонам, – сказал ему Глеб. – Увидишь подходящее для ночлега место, скажи. Остановимся, перекусим, отдохнем…
Как назло, под самый вечер они забрели в болото. Под ногами покачивались травяные кочки, хлюпала ржавая вода, мошкара лезла в ноздри и рот, донимали комары-кровососы. О том, чтобы здесь заночевать, не могло быть и речи. А темнело с каждой минутой.
– Быстрей, – подгонял Глеб Ирта, посматривая вверх, на кроны, на небо. – Не отставай…
Они снова вышли к реке, и вновь ей обрадовались. На противоположном берегу болота не было, там росли сосны, а деревья эти, как известно, избытка влаги не терпят. Оставалось лишь перебраться на ту сторону, но река здесь разлилась широко, вода чернела глубиной – вброд не перейти, а переплыть со всей ношей не представлялось возможным.
– Что будем делать? – повернулся к напарнику Глеб.
– Когда-то я работал плотогоном, – пробормотал Ирт, озираясь. – Сейчас что-нибудь придумаю… – Он снял сапоги, разделся, сложил вещи на земле, шагнул с берега в воду, погрузившись сразу по грудь. Охнул, ухватился за торчащий из земли корень, сказал: – Дно топкое…
– Ладно, выбирайся, дойдем по болоту, – Глеб протянул товарищу руку. – Кончится же оно когда- нибудь.
– Да ничего страшного, я сейчас… – Ирт отпустил корень, оттолкнулся ногами от берега, нырнул, поплыл на противоположную сторону – быстро поплыл, практически не шевеля конечностями, ввинчиваясь в воду словно тюлень или выдра какая. И Глеб подумал, что не удивится, если вернувшийся раб признается, что когда-то он был ныряльщиком за жемчугом…
Ирт вернулся минут через двадцать, пригнал небольшой плот из трех бревен, связанных то ли лыком, то ли мочалом.
– Раздевайся, – велел он Глебу. И поинтересовался. – Плавать умеешь?
– Да вроде бы.
– Будем держаться за бревна и толкать их… – Ирт, выбравшись на берег, перетаскивал свое немногочисленное имущество на плот. – Только не сильно налегай, связал я не очень надежно…
Глеб разоблачился, аккуратно сложил кожаный доспех, пристроил меж бревен копье и прыгнул в воду, зная, что здесь глубоко у самого берега, а дно вязкое. Вода ожгла холодом, дыхание перехватило, и Глеб невольно охнул, ругнулся, судорожно схватился за скользкие бревна.
– Под берегом ключи, – сказал ему Ирт. – Потому и болото…
Уже на середине реки Глебу вдруг подумалось, что в этом тихом омуте могут водиться какие-нибудь твари, похуже чертей из поговорки. Представилось, как когтистая лапа поднимается сейчас со дна, тянется наверх, к поверхности, где бултыхаются два человека. И огромный выпуклый глаз пялится из тины…
Глеб чертыхнулся и сильней заработал ногами.
4
– Ну-ка, Богоборец, повернись, – в голосе Ирта прорезались покровительственные нотки, и Глебу это не очень нравилось. – Пиявок-то сколько насобирал!
Они не торопились одеваться – сохли. После ледяной воды воздух казался теплым, словно махровый халат, только что снятый с горячей батареи отопления.
– Ненавижу этих тварей… – Ирт короткой палочкой сковыривал с Глеба разбухающих на глазах пиявок и отбрасывал их подальше. – Помню, работал я на торфяных болотах, стелил гать. Так их там было больше чем комаров. Ох, попили они у меня тогда кровушки…
– Что-то сейчас на тебе ни одной не видно, – ворчливо сказал Глеб.
– А работал на болотах старичок один, колдун из местных, он-то меня и заговорил. Теперь ко мне ни одна такая тварь не пристает… – Ирт подцепил пиявку, присосавшуюся у Глеба меж лопаток, точно в центре Знака Богоборца.
– Больно! – вскрикнул Глеб и резко повернулся.
– Извини, – немного растерялся Ирт. – Но я ничего особенного не сделал.
– Нажал сильно.
– Да нет. Не сильней, чем обычно.
– Ну, не знаю… Кольнуло, словно раскаленной иглой.
– Ладно, попробую осторожно…
Глеб снова повернулся к Ирту спиной, и раб аккуратно подсунул заостренную палочку под черное тело пиявки, чуть нажал.
Глеб зашипел, плечи его напряглись, голова дернулась.
– Сейчас… – шепнул Ирт, пытаясь подцепить пиявку. – Сейчас… – Тельце паразита растянулось, темная кровь заструилась по коже Богоборца. – Потерпи… – Ирт резко дернул рукой, и жирная пиявка, кувыркаясь, улетела в кусты.
А Глеб, всхлипнув, покачнулся и начал падать…
5
На экране вспыхивали огненные буквы: «Доступ закрыт». Они пульсировали равномерно, в такт биению сердца, и зеркала старого трельяжа повторяли их бессчетное множество раз: «Доступ закрыт».
Запотевшее оконное стекло, отражая алые буквы, уродовало их, размывало, и бегущие ниточки воды казались подтеками крови.
Игра закончилась.
Жизнь завершилась.
Глеб застонал и открыл глаза.
Он думал, что увидит беленую плиту потолка с круглым плафоном светильника, но увидел темное небо, кроны деревьев и растерянное лицо Ирта.
– Я все еще здесь?
– Ты потерял сознание на несколько секунд.
– Но мне показалось… – Глеб осекся.
Это был сон. Вернее, видение. Картинка из памяти, обрывок воспоминания.
Показалось…
– Я ничего не сделал, – виновато проговорил Ирт. – Я сдернул с тебя очередную пиявку. И ты упал.
Глеб сел, поводил плечами, чувствуя неприятный зуд меж лопаток. Спросил:
– Пиявка была на Знаке? На этой круглой штуковине у меня на спине?
– Да.
