щадили сил, чтобы задавить саму мысль о необходимости приобщения детей к светской культуре. Понятно, что осмелившийся преступить традицию, становился мишенью для соплеменников, вызывал их гнев и ненависть.
Сыновья Мойши Бланка росли в семье, постоянно конфликтовавшей с кагалом. Обучаясь в житомирском поветовом училище, они близко общались с христианами. В этих условиях, видимо, у молодых людей оформилось желание преодолеть замкнутый круг еврейского быта, включиться в общегражданскую жизнь российских подданных, поступить на государственную службу. Так случилось, что их путь к намеченной цели прошел через принятие христианства и ассимиляцию, означавшие разрыв с культурой своего народа.
На склоне лет крестился и сам Мойша Ицкович Бланк. Об этом мы узнаем из его письма к императору Николаю I от 18 сентября 1846 года. Первый публикатор этого письма, М.Г. Штейн, оценил его как «любопытнейший документ, характеризующий и эпоху, и личность автора – человека, который стремился причинить вред соплеменникам, может быть, даже без непосредственной пользы для себя «.
Чтобы убедиться в справедливости этой оценки, попробуем прочитать письма М. Бланка в контексте эпохи и, в частности, на фоне мер, предпринимавшихся правительством в 40-е годы XIX века для преобразования еврейского быта.
Бланк предлагал ряд принудительных мер к сближению евреев с христианами, считая, что принуждение, примененное во благо заблуждающимся, оправдано. Видимо, такой подход, вполне разделяемый высшими правительственными кругами, объясняет тот факт, что письмо житомирского мешанина выделили из многочисленных жалоб евреев, которым и, по утверждению современного историка, были завалены власти на протяжении всего царствования Николая I. 25 октября 1846 года, представляя записки крещеного еврея Бланка императору Николаю I, министр внутренних дел Лев Перовский писал: «Предложения Бланка состоят в том, чтобы запретить Евреям ежедневную молитву о пришествии Мессии и повелеть молиться за Государя Императора и весь августейший дом Его. Запретить Евреям продавать христианам те съестные припасы, которые не могут быть употребляемы самими Евреями в пищу, как, например, квашеный хлеб во время пасхи и задние части битой скотины, запретить также христианам работать для Евреев в субботние дни, когда сии последние, по закону своему, работать не могут».
Как сообщает М.Г. Штейн, в декабре 1844 гола Комитет для определения мер коренного преобразования евреев в России, опираясь на записку Бланка, принял решение: «сделать через Министерство Внутренних Дел распоряжение о строгом подтверждении и наблюдении, чтобы при Богомолении Евреев непременно совершаемы были установленные молитвы за Государя и Императорскую Фамилию, подвергая виновных в неисполнении сего преданию суду по законам».
Комментируя этот факт, Штейн заключает: «Бланк добился своего – не только новой молитвы, но и усиления враждебного отношения николаевского режима к ни в чем неповинным людям… По ненависти к своему народу Д. Бланка можно сравнить, пожалуй, только с другим крещеным евреем – одним из основателей и руководителей Московского Союза русского народа В.А. Грингмутом».
Столь эмоционально выраженный приговор, на наш взгляд, мало согласуется с историческими реалиями.
В книге Ю. Гессена «История евреев в России», в главе, посвященной законодательству о евреях 40-х годов XIX столетия, автор писал: «Мысль о необходимости внести культурное преобразование в еврейский быт упорно держалась в правительственных кругах благодаря воздействию самих евреев, тех немногих из них, которые относились критически к жизни в черте оседлости; одни действовали в этом отношении открыто, другие – тайно; одни влияли непосредственно на представителей бюрократии; другие косвенным путем, высказывая свои мысли во всеуслышанье, находя в еврейской среде адептов, выступавших потом уже от своего имени.
Не все говорили одно и то же о характере средств, с помощью которых следовало осуществить реформу, но нет сомнения, что отдельные евреи сочувствовали, в принципе, системе репрессивных мер, положенной правительством… в основу своей преобразовательной деятельности».
М. Г. Штейн начинает свою последнюю книгу о родословной Ленина с вопроса к его племяннице О.Д. Ульяновой, упорно признающей лишь русскую, шведскую и немецкую ветви в родословной Ульяновых. Зачем, вопрошает автор, когда фактически уже не действует цензура, когда сняты многие ограничения, заявлять об отказе от своих еврейских предков по линии бабушки М.А. Ульяновой (в девичестве Бланк)?
Нам представляется, что в такой позиции единственной прямой наследницы Ульяновых скорее выражен протест против распространенной сегодня практики «использовать родословную В.И. Ленина для его дискредитации. Анализ доступных в настоящее время исследователям документов убеждает нас, что по материнской линии на генеалогическом древе В.И. Ленина есть русская, шведская, немецкая и еврейская ветви. Вместе с тем мы разделяем и точку зрения О.Д. Ульяновой, что „пока вопрос о предках В.И. Ленина по линии его деда – потомственного дворянина Александра Дмитриевича Бланка – требует дополнительного исследования“.
«Российский КТО есть КТО» №2 1999 стр. 34—37
Приложение 9. Какое-то безумие тлело в нём…
Герман Назаров
Архивные находки Германа Назарова заставляют усомниться в хронике болезни и последних дней Ленина. Официально считается, что, хотя кратковременные головокружения и даже отключения сознания случались с В. И. Лениным и раньше, его таинственная болезнь впервые проявилась явственно в Горках 25 мая 1922 года.
В этот день после ужина он почувствовал изжогу, а перед сном слабость в правой руке: утром разразилась сильнейшая головная боль, была рвота. Он с трудом объяснялся с окружающими; не мог читать; пробовал писать, но сумел вывести только букву «м»; ослабела правая рука и нога. Через час неприятные ощущения прошли, и врачи приписали их гастриту. Но вечером 27 мая последовал повторный, более сильный удар, и профессор Кремер впервые заподозрил у Ленина мозговое заболевание, характер которого, однако, представлялся врачам весьма загадочным.
В отличие от обычного атеросклероза, при котором идёт непрерывное прогрессирующее нарастание раз возникших болезненных процессов, у Владимира Ильича после довольно частых ударов наступали улучшения состояния с восстановлением профессионального интеллекта. Это обстоятельство заставило врачей предположить, что болезнь Ленина есть следствие сифилитического изменения сосудов мозга. Они решили, что если это сифилис, то есть надежда на выздоровление! И хотя исследование глазного дна этой догадки не подтвердило, Ленина на всякий случай стали лечить инъекциями мышьяка.
Сам Владимир Ильич довольно мрачно оценивал своё состояние. Говорят, 30 мая 1922 года он даже пригласил к себе Сталина и просил его принести цианистый калий, чтобы в случае чего покончить с собой. Но потом он от этой мысли отказался.
