А другие читатели из России шлют мне маленькие иконки - и у меня уже целая коллекция таких иконок. Люди звонят мне и говорят, что они молятся обо мне, желают долгих лет жизни. А у меня сердце не волчье - я вижу, что недаром писал я мои книжки, что некоторых они взяли за душу, что разбудил я в их душах добрые чувства. Вот они и молятся за мое здоровье.
Хотя сам я и не верю в 'сглаз' и 'сглазили', как не очень верю в 'святую воду' и прочие чудеса, но у меня в результате этих молитв начались странные вещи, похожие на чудеса. Вот, смотрите сами! Больше 10 лет мной хозяйничал синдром хронической усталости, который не давал мне писать. А потом незаметно этот странный синдром вдруг ушел. Как пришел, так и ушел - втихомолку, как нечистая сила. Может быть, потому богословы и говорят, что дьявол приходит - и уходит! - неслышными шагами.
Опишу это чудо более подробно. 4 апреля 2002 года, когда мне было уже 83 годика, я с трудом взял и перенес мою старенькую пишущую машинку с полки на стол. Кстати, эта машинка почти такая же старая, как я, - я купил её в Мюнхене в 1952 году. Потом я попробовал писать - и дело пошло. Я закруглил и закончил незаконченную рукопись 'Ключи познания'. Потом стал выстукивать 'Семейный альбом', это просто сборник рассказов автобиографического характера. За это время накопилось столько интересного материала, что просто грех не описать все это на бумаге. В общем, за три месяца я настучал - одним пальцем! - 100 страниц. И потихоньку пишу дальше - то, что вы читаете. Может быть, этому чуду помогли молитвы добрых людей, которые молились о моем здравии. А может быть, это работает святая вода.
19 июля 2002 г.
ЖЕНЩИНЫ МОИХ ГРЕЗ
Давайте я займусь самокритикой. Во всех моих книгах героини - это явно ненормальные женщины, отрицательные женщины. В 'Князе' - это холодная красавица Ольга, жена красного кардинала Максима Руднева, которая завела его по ту сторону добра и зла, жизни и смерти. А рядом другая красавица - знаменитая чекистка Орбели, которая расстреляла даже собственных родителей. Слава Богу, что в конце романа эти красавицы перестреляли друг дружку. Но могут сказать: 'Чего это Климова тянет на таких стерв?'
И в романе 'Имя мое легион' опять та же самая история. Героиня Нина фон Миллер - это явно ненормальная девица, которая ведет себя очень странно. В конце концов, выясняется, что она лесбиянка. Опять могут сказать:
'Чего это Климова тянет на лесбиянок?'. В свое оправдание могу только сказать, что Нина фон Миллер списана с жизни. Моделью мне служила Наташа 'фон' Мейер, которая оказалась не только лесбиянкой, но и садисткой. И в реальной жизни это была такая стерва, что ни в какой роман это просто не лезет.
Но самое интересное начинается позже. Эта лесбиянка и садистка, мужик в юбке, позже стала начальником русского отдела 'Голоса Америки' в Вашингтоне. Здесь литература переплетается с жизнью - и получаются поучительные романы, которые очень нравятся одним и очень НЕ нравятся другим. Но за этим скрываются многие тайны, как, например, тайна Великой Чистки 1935-38 годов, когда Сталин расстрелял или загнал в Сибирь 13 миллионов человек.
Но ведь помимо отрицательных героинь моих романов есть же и хорошие, нормальные женщины?! Конечно, есть. И вот о них-то я и хочу вспомнить добрым словом. Забавно, когда я вспоминаю о хороших женщинах, я думаю не о моей бывшей жене, с которой я прожил 24 года, а о моих немецких подружках времен моей юности. Но будем идти по порядку...
Про мою первую большую любовь Леночку Берко я уже писал - это та, которая заболела послеродовыми депрессиями и, бедненькая, повесилась.
А моя вторая большая любовь была Зиночка Скворцова, москвичка 19-ти лет, студентка 2-го курса Института иностранных языков на Метростроевской № 38. Тогда в Москве показывали американский боевик 'Леди Гамильтон' с очаровательной артисткой Вивьен Ли. И мне казалось, что моя Зиночка - это точная копия Вивьен Ли, и даже еще лучше.
Зиночка послужила мне моделью для моей возлюбленной Жени в моей книге 'Песнь победителя'. Вот вам нормальная хорошая девушка, женщина моих грез, о которой я и сейчас вспоминаю с теплыми чувствами. Я даже пытался найти ее теперь, но безуспешно. Ей было бы приятно знать, что ее тогдашний дружок, которому она дарила свою любовь, теперь писатель и помнит свою Зиночку. Помнишь: 'Маленькая солдатская жена не будет плакать' - говорила мне она сквозь слезы.
Был у Зиночки еще младший брат Левка 16-ти лет. Жили они в первом переулке рядом с развалинами Храма Христа Спасителя. Но это было очень давно, в 1943-45 годах. Это были суровые военные годы.
Когда-то Алексей Толстой, вспоминая свою марсианскую принцессу по имени Аэлита, давал по радио сигналы: 'Анта-адели-ута...Аэлита!.. Анта-адели-ута...Аэлита, отзовись! '
Так вот и я вспоминаю мою Зиночку, большую любовь моей юности, которая была для меня лучше, чем писаная красавица Вивьен Ли, первая звезда Голливуда.
После капитуляции Германии я был советским оккупационным офицером в Берлине. И здесь я должен отдать честь немецким женщинам. Я вспоминаю моих немецких подружек с большой любовью, уважением и благодарностью. Но здесь я должен быть осторожен. Наш нобелевский лауреат Бунин на старости лет написал книжку 'Темные аллеи', где он вспоминал грехи своей молодости, за что его потом очень ругали. У меня же задача такая: после плохих героинь в моих романах, для равновесия, я должен описать также хороших, нормальных женщин. Такими-то здоровыми дщерями Евы были мои немецкие подружки. Это были очаровательные барышни. И я хотел бы поставить им памятник с надписью: 'Немецким женщинам - с любовью и уважением! - от русского мужчины'.
Если Бунин назвал свои грехи молодости 'Темными аллеями', я назвал бы мои воспоминания на эту тему 'Светлыми аллеями'. Ну вот, смотрите сами. Только, ради Бога, не поймите это превратно.
Берлин, сентябрь 1945 года, воскресенье. В 11 часов утра я возвращаюсь на трамвае в наш военный городок Карлсхорст, главный штаб Советской военной администрации в Германии. На площадке трамвая рядом со мной стоит молоденькая немочка, очень миловидная и румянец во всю щеку. В Карлсхорсте я выхожу - и она тоже выходит. Я иду вдоль ограждения, и она идет рядом. Я не удержался и говорю на ходу:
- Фройляйн, я работаю здесь переводчиком... И мне хотелось бы потренироваться в живом немецком языке... Разрешите мне пригласить вас к себе...
- Я договорилась встретиться здесь с подругой, - говорит мне немочка. - Но, если вы хотите, мы можем встретиться с вами через час. Вот здесь! - она показывает пальцем на тротуар.
Она пошла прямо, а я свернул налево в проход между домами. Здесь можно пройти к моему дому, минуя контрольно-пропускной пункт, где стоит часовой и проверяет документы. Все-таки война только недавно закончилась, и мы на военном положении. И официально никто не знает, имеем ли мы право заводить знакомства с немками. Начальство молчит и не говорит ни да ни нет. Ждут приказа из Кремля, а Кремль тоже молчит. Кстати, наш Карлсхорст уже называют Берлинским Кремлем.
Ровно через час я прихожу к назначенному месту. Моя немочка уже ждет меня и даже слегка улыбается, предвкушая опасное знакомство с советским офицером. Мы благополучно прошли в проход между домами, где ходят все, живущие поблизости, и пришли ко мне на квартиру.
Я прохожу в гостиную и думаю, что же делать дальше. А моя гостья сразу же пошла в спальню. Сижу я в гостиной и думаю, когда же она вернется из спальни. А её все нет и нет. В конце концов я решил посмотреть, что она там делает. Захожу я в спальню, а моя очаровательная немочка лежит там в постели совершенно голая! Как описать дальнейшее? В романах здесь обычно ставят многоточие - и каждый может воображать себе то, что ему нравится.
Я же могу сказать только одно. Клянусь честью русского, а тогда советского офицера, что я был очень благодарен этой очаровательной немочке за то, что тогда показалось мне остроумной шалостью, женской игрой, своего рода девичьей проказой между победителями и побежденными. Это была безоговорочная капитуляция не только Германии, но и немецкой женщины. И я как победитель должен сказать: честь и слава немецкой женщине!!! Разве это не благородно?
Мы договорились встретиться в следующее воскресенье на том же месте в тот же час. Вышел я
