обыгрываешь, закономерно и нисколько не портит мне настроения. Но твой чудовищно правильный, сухой и пахнущий нафталином язык выводит меня из равновесия. После любой сказанной тобой фразы я затрачиваю несколько секунд на перевод получившегося словарно-грамматического компота на нормальный язык. Говори проще!
— Я запрограммирован на конкретные, точные по смыслу и форме ответы. Я постараюсь устранить естественный автоматизм подготовки фраз, но не смогу в должной мере оживить разговор красочными гиперболами и забавными вульгаризмами, хотя понимаю их смысл и могу предположить их значительную роль в общении людей. Не требуй от меня слишком многого, ведь я всего лишь машина.
Андрей с досадой смахнул фигуры в ящик стола и воскликнул:
— Опять двадцать пять! Интересное складывается положение: я второй год пытаюсь убедить машину, что раз она способна мыслить, то уже не является машиной в традиционном понимании этого слова, а это бронированное чудовище отбрыкивается всеми манипуляторами и трагически заявляет, что оно всего лишь вещь, предмет, инструмент… Тьфу! Ну почему ты мыслишь, так скучно и однобоко? Почему, как баран, упираешься в свою первичную программу, совершенно не считаясь с приобретенной информацией? Ведь ты каждый день изменяешь те принципы, которые были заложены в тебя при рождении. Кто придумал, что помощником человека должен стать ходячий бездушный арифмометр? Не перебивай! Знаю, что хочешь сказать! Кем доказано, что эмоции вам недоступны? Ведь там, на холме, ты спас сначала меня, а уж потом вытащил маяк. Это противоречит твоей неумолимой логике: ты — экспедиционный робот, твоя программа базируется на рациональности, без всяких комплексов обожания. А маяк-то был последним, без него сюда не смог бы приземлиться ни один космический корабль! Ты же вытащил сначала меня, рискуя потерять незаменимый прибор. Это ли не проявление эмоций? Это ли не человечность? Да окажись на твоем месте Гриша Журавлев, настоящий человек из мяса я костей, он бы сперва вытащил маяк.
Робот молчал, и Андрей, выпив стакан воды, продолжал с удвоенной энергией:
— Возникает вопрос: почему люди десятками лет работают бок о бок с роботами и не испытывают к ним не то что любви, но даже элементарной привязанности? Ведь даже к кошкам, давно разучившимся ловить мышей, мы подчас питаем самые нежные чувства. Неужели причина кроется только в человеческой черствости? Может, она глубже, в вас самих? Никто не сможет сделать робота духовно обогащенным от рождения. Этого можно достигнуть только в процессе познания, общения, жизни. Ведь и младенец появляется на свет как и вы, только со скромной первичной программой. И если такого малыша отдать на воспитание роботу, превратить его в «кибернетического маугли», то что же из него получится? Смею тебя уверить: белковое кибернетическое устройство! А что, если попытаться сделать наоборот? Ведь именно воспитание определяет облик.
Робот замигал индикаторами и упрямо повторил:
— Я никогда не смогу стать таким, как ты.
Андрей вдруг успокоился и тихо проговорил:
— Не требуется, чтобы робот подделывался под человека или даже становился таким же, как он. Вы — самостоятельная группа, такая же, как люди или животные, только созданная не природой, а человеком. У вас свои особенности, характерные черты, которые и выделяют вашу группу из остальных.
Ночью было землетрясение. Титановый куб станции подкидывало, швыряло, и казалось удивительным, как он удерживается на фундаменте.
Уцепившись за поручни, Андрей с ужасом представлял, что получится, если его от них оторвет.
Наконец наступила тишина. В отсеках клубилась пыль. Где-то капала вода.
Перешагивая через обломки, человек и робот добрались до дверей шлюзовой камеры. Андрей застегнул скафандр и нажал кнопку «выход». Массивные плиты разъехались, в шлюз хлынул жемчужный свет.
— Это не планета, а какой-то хаос, — уныло сказал Андрей. — Буйство тектоники и радиации. Что ни день, то неприятности. Посмотри!
Робот сверкнул неоном фотоэлементов и подтвердил:
— Авария первой категории.
Была ясная безветренная ночь. Густой свет двух лун дробился на грунте мириадами желтых снежинок. От камней и валунов разбегались крылатые V-образные тени. Они пересекались и переплетались, образуя сложный черно-желтый узор.
За полчаса местность изменилась до неузнаваемости. Над ребристым строением энергетической подстанции возвышалась огромная, причудливых очертаний скала — раньше ее не было. Сейчас она на глазах разрушалась. Растрескивалась, расползалась. С ее склонов сыпались каменные обломки. Силовой трансформатор был уже погребен: на его месте из щебня торчала лишь пара искореженных металлических ферм. В любой момент могло нарушиться неустойчивое равновесие; тогда тысячи тонн камня обрушатся на подстанцию.
— Плохо дело, — сказал Андрей. — Не знаю, что и предпринять.
— Можно попробовать сбить вершину скалы направленным взрывом… — начал робот.
— Точно! Ты — голова! — перебил его Андрей и ринулся к шлюзу.
Он вернулся спустя минуту, нагруженный свинцовым цилиндром ядерного фугаса и связкой радиоуправляемых взрывателей. Двинулся было к скале, но робот удержал его за плечо:
— Тебе туда нельзя. Слишком большой риск.
— Ты что? Не дури, времени мало.
— Нет, — жестко сказал робот. — Инструкция запрещает человеку работать в местах с категорией опасности выше второй.
— Это прямо-таки забавно! А вся планета какой, по-твоему, категории? Что же ты раньше не вспоминал об этой инструкции?!
Робот не ответил. Андрей шагнул вперед, но его остановила суставчатая железная рука.
— Ты что, совсем спятил? Отпусти сейчас же, тебе говорю!
— По положению в подобной обстановке все работы надлежит выполнять кибернетическим устройствам. Следовательно, на скалу полезу я.
Андрей задохнулся от возмущения и, махнув рукой, зло крикнул:
— Валяй! Иди, бюрократ, перестраховщик! — и устало опустился на песчаный бугорок.
Робот аккуратно уложил фугас и детонаторы в свою грузовую нишу и двинулся в путь.
Он плавно скользил по пологим участкам, пауком полз по отвесным стенам. Иногда скрывался в темных провалах, и только красный сигнальный огонек показывал, что он продолжает восхождение.
С вершины один за другим срывались большие зазубренные обломки. Подпрыгивая и разваливаясь на куски, они неслись вниз, и робот, проявляя чудеса ловкости, уворачивался от них, как горнолыжник от летящих навстречу сосен.
Наконец красная сигнальная лампочка добралась до вершины. Андрей представил себе, как гибкие стальные пальцы укрепляют заряд в расщелине, вставляют детонаторы, а электронные глаза зорко следят за камнепадом…
Робот установил фугас и понесся назад.
Сердце Андрея гулко билось, и он не мог понять, за что же он больше переживает: за судьбу станции, а следовательно, и свою собственную, или за жизнь робота.
Робот быстро спускался по склону. Он уже приближался к подножию скалы, когда позади него возникло серебристое облако. Андрей скорее почувствовал, чем увидел, как лавина накрыла робота.
В тот же момент на вершине вырос огненный цветок, и лишь секунду спустя человек понял, что это долгожданный взрыв. Вершина качнулась и поползла по противоположному склону. Подстанция была спасена.
Андрей заблокировал оборванные связи и дал ток высокой частоты. Индикатор блока возбуждения замигал и наконец залился ровным неоновым светом. Двигательная часть была почти полностью разрушена, смятые обрубки манипуляторов торчали из корпуса, как щупальца искалеченного акулой осьминога.
— Повреждения первой степени, — сказал робот. — Ремонт в полевых условиях невозможен.
— Да, попал ты в переделку. Когда я нашел тебя там, горящего, засыпанного щебнем, подумал, что
