Нина Ильинична пала духом, перед глазами ее уже замаячили сведенные на переносице брови одноклассницы Капы, а в ушах зазвенел ее грозный голос: «Где женщина? Где женщина, я тебя спрашиваю?!»
– Вот как… – пробормотала она, – а я, признаться, хотела сосватать тебе очень хорошего мужчину.
– Хорошего? – переспросила Ника, думая о Леське – сидит, бедная, в четырех стенах, от маньяка прячется, а нормальные мужики в это время табунами ходят…
– Вполне, – кивнула соседка и огорченно вздохнула.
– У меня подруга есть, она не замужем и ни с кем сейчас не встречается…
«Если не считать маньяков и следователей», – мелькнуло в голове, но Ника говорить этого вслух не стала. Эх, жаль, сейчас Леське свиданья и знакомства противопоказаны, но когда Телефониста поймают, то ей непременно надо будет повысить самооценку и развлечься, так что хороший мужчина может очень даже пригодиться…
– Как чудесно! – воскликнула Нина Ильинична, чувствуя, как пробежавшая надежда восстанавливает ее нервную систему. Образ Капы поблек и уже не давил на психику, как палач давит на осужденного.
– Только она сейчас никак не сможет с ним встретиться… У нее отпуск… А вот через недельку можно и договориться, – улыбаясь, сообщила Ника. Забавно же сходить на свидание вслепую, вот Леська- то обрадуется!
Попрощавшись с соседкой и пообещав ей сигнализировать, как только «подруга вернется из отпуска», Ника в приподнятом настроении шагнула в лифт.
К приезду Игоря все было готово. Ника, нарядившись в строгое серое платье, стояла посреди гостиной, растопырив пальцы, а Леська скакала вокруг нее с гудящим феном – быстросохнущий лак отказывался твердеть, и все силы были брошены на борьбу с ним.
– Блин, блин, – нервничала Ника, – я уже чувствую, чувствую, как он подходит к подъезду, а я так далека от совершенства…
– Ага, ты у нас сейчас сырой полуфабрикат. Да не крутись! Колбасу купила?
– Да.
– А хлеб?
– Купила.
– Так чего переживать, считай – вечеринка удалась.
Леська выключила фен и откинула челку со лба.
– Посижу с вами немного и пойду спать, а вы уж тут сами разбирайтесь. Вообще-то можете сходить погулять, обещаю, буду безвылазно скучать в квартире.
– Обещай сколько хочешь, но тебе уже никто не поверит, – фыркнула Ника и в сто тысячный раз подошла к зеркалу. – Как же я волнуюсь!
Бутерброды были приготовлены в рекордно короткие сроки, Леська даже украсила их сверху огурцом и посыпала укропом. Волнение нарастало.
– Я бы сейчас выпила водки, – выдохнула Ника, раскладывая на тарелке маленькие помидорки «черри». – Рюмочки вполне бы хватило.
– Хватило бы для чего? Для того, чтобы потом целый час икать и хихикать?
– Будешь ты когда-нибудь на моем месте, уж я поиздеваюсь над тобой от души, – пообещала Ника, вспоминая сватовство соседки. Улыбнулась и отправила в рот одну помидорку. – Я сейчас нервно- счастливая.
– Вообще-то он меня охранять приедет, – важно сказала Леська и ехидно добавила: – Может, и мне марафет навести, подкраситься и брючки сменить?
– Странно, что Телефонист хочет тебя убить, – задумчиво протянула Ника, – вы могли бы стать настоящими друзьями, у вас очень много общего.
Леська заступиться за себя не успела: раздался звонок в дверь, и, показав подруге язык, она побежала открывать.
Игорь принес торт и бутылку шампанского. Улыбнувшись, поздоровался, снял ботинки и прошел в кухню, где ему тут же вручили два бутерброда с колбасой и кружку крепкого чая. Полтора часа непринужденной болтовни и пузырьки шампанского сделали свое дело – девушки позабыли о маньяке и воспринимали происходящее как милую вечеринку. Леська потихоньку наблюдала за Никой и Игорем: возникшая между ними симпатия медленно, но верно перерастала в нечто большее. Почувствовав себя лишней, она пришла к выводу, что пора покинуть «молодых».
– Интересно, а что сейчас делает Максим Григорьевич? – спросила она, убирая со стола пустую тарелку.
– Кажется, он сегодня навещает мать, – ответил Игорь, дотрагиваясь до руки Ники. Она улыбнулась и придвинулась к нему поближе.
– А ему наш пирог понравился? – поинтересовалась Леська.
– Ага, четыре куска съел, – с легкостью соврал Игорь. Зачем расстраивать девчонок – пекли, старались. А сломанный зуб и вылечить можно.
– Хорошо, а то мы волновались, – обрадовалась Ника.
– Я пойду спать, – сказала Леська и многозначительно посмотрела на подругу. Та чуть заметно кивнула и мысленно ее поблагодарила.
Спать Леська не собиралась, любопытство заставило ее прихватить алюминиевую кружку и направиться в соседнюю комнату. Изучив стену и посчитав, что чем выше, тем слышнее, она взобралась на тумбочку, прислонила кружку к стене, а ухо к донышку и замерла, пытаясь уловить разговор влюбленных.
Оставшись вдвоем, Ника и Игорь посмотрели друг на друга и улыбнулись. В душе плескались теплые волны симпатии, а в глазах начинала искриться страсть.
– Я о тебе думал целый день, – сказал Игорь, чувствуя странную неловкость. Обычно общение с женщинами не доставляло ему никаких хлопот. Пришел, увидел, победил – известный принцип, уже давным-давно возведенный им в культ. И вроде нет ничего особенного в этой черноволосой голубоглазой девушке, а тянет магнитом, все мысли о ней. Значит, ошибся, значит, есть в ней что-то особенное.
– И я о тебе думала, – призналась Ника. Такой он замечательный, к чему эти игры в гордость и неприступность? Ямочка на подбородке, небрит… Ух, эх, ах! «Пусть он меня поцелует, пусть поцелует…» – пронеслось в голове.
Игорь вдруг почувствовал непреодолимое желание поцеловать Нику. Осторожно дотронулся пальцами до ее щеки, придвинулся поближе и вдохнул легкий цветочный аромат духов, прошептал: «Я правда скучал», – и притянул ее к себе… Губы устремились навстречу друг другу, и…
…и раздался невообразимый грохот. Подскочив, влюбленные побежали в соседнюю комнату. На полу дружно лежали: перевернутая тумбочка с отломанной ножкой, алюминиевая кружка и Леська.
– Извините, – развела она руками, – неувязочка вышла.
* * *
Хрустнув маринованным огурцом, Максим Григорьевич испытал неописуемое блаженство – в комнате наконец-то стало тихо. Капитолина Андреевна попросту находилась в шоке, а неумолкающая ни на секунду Ларочка выскочила на кухню за поспевшей в духовке курицей.
Ларочка оказалась совершеннейшим недоразумением.
Теперь Кочкин знал, зачем ее приглашают на похороны – своим раскатистым пением она наверняка с легкостью поднимала покойников из могил. А уж когда она начинала читать речевки и стишки, то хоть «караул» кричи и беги без оглядки. Капитолину Андреевну она сразу же стала называть «мамой», а Максима Григорьевича – «лапусиком». Кочкин хоть и сходил с ума от происходящего, но, чтобы насолить матери и отбить у нее всякую охоту к поиску невест, из последних сил изображал на своем лице заинтересованность и даже спел с Ларочкой дуэтом: «Калинка, калинка, калинка моя…» Его голоса, правда, слышно не было, но, как говорится, – главное не победа, а участие.
