– А ты что же, Настя, не спишь? Ночью полагается спать… – Семен Германович облизал губы и, сально улыбаясь, направился ко мне.
Сначала я почувствовала себя неловко (больно уж живот дяди выпирал вперед), затем появилось ощущение нереальности происходящего, а уж затем до меня дошло, что самое время сматываться… Семен Германович стукнул стаканом по столу и приблизился еще на пару метров.
– А я как раз собираюсь… пойти поспать…
Я закивала, демонстрируя, с какой невероятной охотой я сейчас вприпрыжку рвану на второй этаж, лягу в кровать, накроюсь одеялом и захраплю, точно бравый солдат, вернувшийся домой из военного похода.
– Зачем же торопиться?.. – Семен Германович пошевелил всклокоченными волосами на затылке (не представляю, как ему это удалось). – Не надо торопиться. Нам будет очень хорошо вдвоем. Какая же ты красивая, Настя…
– Поздно уже… До свиданья. То есть спокойной ночи!
Но промедление оказалось губительным. Семен Германович бросился вперед и припечатал меня животом к стенке. Задохнувшись от шока и близости его тараканьего тела, я сделала вялую попытку освободиться, а затем, ощутив прилив гнева, дернулась уже со всей силы.
– Пустите… – Я саданула кулаком по его пухлому плечу, а затем врезала коленом по его ноге. – Пустите!
– Не пущу, – простонал Семен Германович. – Я тебя как увидел, так сразу…
Договорить он не успел – дверь распахнулась, и я увидела Тима. Ему хватило доли секунды, чтобы оценить происходящее, и еще понадобилась доля на полет моего дяди в противоположный угол кухни. Потеряв способность шевелиться, я, разомлевшая от благополучного освобождения, следила за поднимающимся с пола Семеном Германовичем. Кряхтя и матерясь, он махал руками и фыркал. Тим всего лишь отшвырнул его от меня, будто половую тряпку, но дядя «умирал» чуть ли не всерьез.
– Я тебя, – он погрозил пальцем, – я тебя…
Определить, кому конкретно предназначалась угроза, не представлялось возможным.
– Ты в порядке? – обернувшись ко мне, спросил Тим.
– Ага, – кивнула я, уловив в его глазах решимость накостылять Семену Германовичу по полной программе. – Не нужно, – мотнула я головой, – он выпил… лишнего…
– Попляшете вы у меня… – выдохнул дядя вторую бессмысленную угрозу и, прихрамывая, позорно удалился. Афишировать случившееся он бы точно не стал, иначе Эдита Павловна стерла бы его в порошок. Реакцию же Коры трудно было представить, я так и не поняла, какие между ними отношения… Но вряд ли бы ей понравилось подобное поведение мужа.
Запоздалое потрясение от пережитого накрыло меня с головой, я ослабла и задрожала. Тим подошел ближе, прижал меня к себе, погладил по голове и непринужденно сказал:
– Ты заметила, он похож на таракана?
– Заметила.
– А таракана очень легко раздавить.
Я улыбнулась и тихо попросила:
– А погладь меня еще по голове.
Тим обнял крепче и выполнил мою просьбу.
– Пожалуйста, сколько хочешь.
Наверное, я пользовалась моментом, теперь-то я знала, что нравлюсь ему… Но меня сто лет никто вот так не гладил. Я, во всяком случае, этого не помнила.
Глава 13,
в которой я встречаюсь с правдой, теряю самообладание и выбираю дорогу…
Я стала обстоятельной. Если необходим номер домашнего телефона семьи Акимовых или мобильный номер Виталия Петровича, то нужно зайти в комнату Эдиты Павловны, выдвинуть ящик стола и… ни в чем себе не отказывать. Все просто.
Бабушка уехала рано утром, чем облегчила мне задачу. Беспрепятственно выполнив задуманное, я пять минут потратила на репетицию, выпила кофе, съела омлет, встретила на первом этаже дядю (хмурого, демонстрирующего безразличие), пожелала ему удачного дня и получила в ответ злобный взгляд. Таракан.
Сначала я позвонила Павлу, но он вместе с Лизой и матерью направлялся к родственникам, и, увы, пришлось ограничиться лишь несколькими общими фразами. Я попыталась представить, какой стала Лиза, и не смогла – перед глазами стояла симпатичная высокомерная девчонка. Серые глаза, пухлые губы.
– Не хочу о ней думать, – мотнула я головой и наконец мужественно набрала номер Виталия Петровича.
Отец Павла, кашляя, извиняясь, сказал, что рад меня слышать и – да, готов поговорить, если в этом есть нужда. Голос был напряжен, но дружелюбен, и я понадеялась на удачу.
Многокомнатная квартира Акимовых встретила меня приторным ароматом духов Марии Александровны. Почувствовав себя неуютно, я поторопилась пройти в гостиную, устроилась на диване и положила руки на колени.
– Виталий Петрович, – начала я, потупив взор, – вы не могли бы немного рассказать о моей маме?
– Разве Эдита Павловна не сделала этого? – присаживаясь на стул, спросил он.
– Частично… но все скрывают от меня правду… А я не могу так жить.
– Что именно скрывают? – Виталий Петрович поднес платок к губам и сухо кашлянул три раза.
– Я точно не знаю. Про катастрофу… Бабушка не любила маму. Почему?
– С чего ты взяла?
– Она сама сказала, что между ними не было взаимопонимания.
Виталий Петрович грустно усмехнулся. Откинулся на спинку стула и постарел лет на десять. Он смотрел на меня, но, я уверена, видел другую – Наталью Ланье, мою мать.
– Я знаю историю твоего знакомства с моим сыном, – произнес он задумчиво. – Маша рассказала с опозданием на несколько лет. Это должно было случиться… Да, иногда нужно говорить правду, и я уже не молод, чтобы держать ее в себе… К тому же к Эдите Павловне я отношусь весьма сдержанно, никогда не поддерживал и не поддерживаю ее игры. – Виталий Петрович устало провел рукой по лицу и вновь закашлял. – Извини, чертова простуда, никак не проходит. А все же, почему ты пришла ко мне?
– Вы были дружны с мамой. Почти на каждой фотографии вы рядом.
Он вновь усмехнулся.
– Да, были дружны…
По лицу Виталия Петровича скользнула тень душевного страдания, и я вдруг поняла – он любил ее. По- настоящему. Возможно, друзья, знакомые догадывались, но он никогда никому не говорил об этом. И даже моей маме не говорил.
Меня бросило в жар, удивительно, но нечто подобное я ожидала услышать. Уже давно казалось, что правда лежит на ладони, но меня постоянно дергают, отвлекают и не получается сосредоточиться, разглядеть!
– А она любила папу?
– Сначала – да, а потом – нет. Вернее, она обманулась, приняла некоторые чувства к Дмитрию за любовь… Неважно… Это сложно… Тебе, практически еще девочке, не объяснишь. – Виталий Петрович кашлянул и убрал носовой платок в карман рубашки. – Жизнь с Эдитой Павловной не сахар, Дима тоже был человеком жестким, но, я думаю, таким образом он прятал свою слабость.
– А вы…
– Я боготворил Наташу, старался находиться поблизости, поддерживать… Она была хорошей, доброй, необыкновенной… Безжалостное время, безжалостная судьба.
– Это вы положили ожерелье мне под подушку? – спросила я, подавшись вперед.
Я специально схитрила и задала этот вопрос неожиданно, чтобы угадать по реакции: честный ли ответ. Но отец Павла удивленно приподнял брови, а затем покачал головой.
– Не очень-то я разбираюсь в этих побрякушках, но, полагаю, речь об ожерелье Екатерины Второй, пропавшем много лет назад.
