— Плюс полевые. Еще процентов восемьдесят.
— И это за сто пятьдесят ты здесь надрываешься? — Шофер помолчал, разглядывая парня и с интересом, и с неприязнью, как тому показалось. — Да ты бы лучше на прииск пошел. Там рабочие прилично зарабатывают. До трехсот, точняк говорю. А здесь что? И денег не платят, и сидишь в пустыне, как гад. Ни баб, ни пойти никуда. Пьете хоть?
— Не пьем, — сказал парень.
— Ну да, говори. — Шофер подмигнул. — Сухой закон, да? Это когда всухомятку хавать запрещается?
Водовоз усмехнулся. Помолчали. Слышно было, как за дверью сопит тетя Маша, иногда приговаривая во сне, как фальцетом, все в один голос, ноют мухи, копошась на потолке.
— У меня-то, конечно, копейка идет, — заговорил водовоз снова, — да только видал я в гробу такую работу. Пропали она пропадом. Лучше меньше на карман получать, чем так.
— Почему?
— Как почему? Поди, поезди с мое. Как объяснить. Дуреешь в пустыне в этой, вот что. Трясешься, корячишься… Иногда едешь, едешь, думаешь — и вроде как дурной становишься.
Больше спрашивать парень не решился.
— Еще чаю хотите?
— Лей… Ну вот, а теперь я решил — баста. Враз решил, вчера вечером.
— Знаете, — парень сменил тему, — к нам вчера на огонек один пастух приезжал…
— Так вот, — не слушая, добавил водовоз и взялся за кружку.
— Он рассказывал, — гнул парень свое, — что где-то в округе, три часа на лошади ехать, пресный колодец есть. Или не колодец, а родник, что ли. Он по-русски плохо, так что не поймешь… Далеко это, не знаете?
— Бывает, — ответил шофер невпопад и чиркнул спичкой, прикуривая потухшую папиросу.
— Как, то есть?
— Ну как? Бывает — остается открытой скважинка какая, озерцо и натекает. Только высыхает быстро, конечно. Может, про это он говорил.
— А что за скважинка?
— Ну, пробурят буровики. Ищут воду, пробурят, вот и скважинка. Поначалу смотрят — вроде есть вода. А потом напор слабеет, они и бросают ее, когда видят, что воды внизу мало. А воды здесь везде нет, бури сколько хошь. Да только они специально это делают. Им совхоз платит. Вот они и бурят где ни попадя. Копейку получат — и хорош! А вода, глядь, и вышла вся.
На лбу шофера высыпал бисер.
— А сами знаете, где это?
— Что?
— Ну, озерцо.
— Да нет, я так, вообще говорю. Сам не был. Но ребята наши, шофера, рассказывали — вроде кто и был.
— А много там воды?
— Да по-разному говорят. Одни — по щиколотку, другие — по колено. Ребята трепали — купались даже. Вокруг-то песок — вот тебе и пляж!
— А вы?
— Что я?
— Сами-то отчего не съездили?
— А что я там забыл?
— Ну как же. Искупались бы, и вообще.
— А у меня вон купальня. — Шофер кивнул во двор. — Вон стоит. Стало жарко — стоп, машина, вылез из кабины и в бочку!
— В бочку? — эхом отозвался парень.
— А что? Очень даже хорошо. Сидишь по горлышко, прохладненько.
Парень смотрел на него. Не мог понять, загибает шофер ради красного словца или говорит правду.
— Да только как вылезешь, хоть тут же обратно полезай. Еще жарче становится…
Довольный произведенным эффектом, шофер ухмыльнулся во весь рот, полный крепких щербатых желтых зубов. Шваркнул окурок в пустую кружку, и тот коротко и зло что-то прошипел. Вытер красную шею воротником рубахи. Потом снял кепку, показав с исподу на подкладке едва малиновый ромбик клейма, почти слившийся с засаленной тканью… Недавняя симпатия, которую испытывал парень, улетучилась.
— Спасибо за угощение, — сказал шофер, вставая из-за стола.
— Не за что.
Вышли на улицу.
У машины шофер обернулся:
— Как тебя зовут?
— Вы уже спрашивали — Вадим.
— Ну, правильно. А меня Толиком. Слышь, а какой такой пастух приходил? Где живет?
— Не знаю. Он сказал — здесь рядом его юрта.
— В той стороне? — показал шофер направление своего обычного пути.
— Вроде да.
— Молодой? Постарше?
— Лет сорок — пятьдесят.
— Самому-то сколько? Девятнадцать.
— Понятно. Пастух здоровый. Бритый, да?
— Он в шляпе был, может, и бритый.
— Ну он, он, Телеган его звать. А зачем приходил, что ему надо было?
— Не поймешь. Может, чаю хотел попросить — он сказал, у него кончился. Может, просто так посидеть.
— Он такой…
Водовоз не сказал — какой, а полез в машину. Уселся, оглянулся в окошко.
— Он днями племяннику отару доверил, а тот овец порастерял — я их обоих вчера встретил. Племянник говорит, что ворует кто-то, собака будто кишки принесла, да только врет, кому здесь воровать. Племянник просто обалдуй, вот что. Теперь на пару пьют, небось.
Шофер глянул на себя в зеркальце, прилаженное сверху, поправил кепку, стянув ее вперед, пригладил пальцами виски.
— А может, вас заподозрил, проверять приезжал. Он, Телеген этот самый, такой — вроде как чокнутый. — Водовоз растопыренной пятерней попорхал в воздухе возле своей головы. — С большим приветом, да. Ну, бывай!
И водовозка тронулась.
Глава 3. ВДВОЕМ
В два часа пополудни километрах в двадцати от кошары в жидкой тени углом источенного покатого камня, очеркнувшего выгиб неглубокого сая, на сбившейся одежде, брошенной на сухую землю, сидели в обнимку женщина и мужчина и переговаривались тихо, словно боялись, что их услышат.
Несмотря на позу и мятость одежды, разговор их, однако, напоминал скорее производственный.
— Помнишь, Миш, мы в этом году Восьмое марта на работе отмечали? — говорила женщина тихо. — Салтыков к нам только перевелся тогда.
— Может, двадцать третье февраля?
— Да нет же. Я точно помню, я тогда уж в плаще ходила. Ну вот, получилось так, что мы с ним рядом
