— Я губернатор!
— Сволочь ты, а не губернатор! Вяжи, Игнат!
Теперь, постыдно бессильный, Лерхе лежал на полу кареты. Акулов наступил ему сапогом на горло. Игнат сел на облучок и повернул карету на Сухоозерный, где жили Акуловы.
Всё устроил именно Игнат. Когда он увидел, что какая-то девка заманила его госпожу в неизвестную карету, он помчал домой за Федором Ильичом. Им повезло, они настигли карету на пустыре на Песках, подскакали, оглушили и сбросили в снег кучера. А теперь везли в свой дом странную добычу.
Акулов велел подъехать к черному ходу, сходил, принес новое меховое манто, завернул в него Елизавету Васильевну, отнес в спальню, сказав слугам, чтобы не беспокоили, заболевшую хозяйку. Всё это время Игнат придерживал в карете связанного губернатора.
Вернулся Федор, сел в карету, сказал Игнату:
— Теперь завези нас в каретник.
Заехали в каретник, где пахло ягодами, душистым сеном. Федор Ильич выдернул господина губернатора из кареты и бросил на пол, взял в руки самый жильный кнут, и сказал:
— А ну, Игнат, сними-ка с его превосходительства штаны…
Через какое-то время Германа Густавовича привели в достойный вид. Натянули штаны, почистили платье, даже царапину на лице запудрили искусно. Сунули в карман часы-брегет, наигрывавшие песенку: ' Ах, мой милый Августин!'
Потом, не Игнат, а другой кучер, отвез связанного Лерхе к черному ходу его дома, Только тогда развязал он и выпустил Лерхе из кареты. Мигом вскочил на сиденье, ударил кнутом по лошадям. Мчался возок окраинными улицами, путал следы. Уже в полутьме въехал в Акуловскую усадьбу в задние ворота.
Акулов велел своим работникам разломать возок, и все его части, которые горят, сжечь в печах. Ту карету, которой снабдил губернатора Шершпинский, увезли далеко за город и бросили там в снегу. Когда доложили Федору Ильичу, он сказал хмуро:
— Молчите все. У них свои секреты, у нас — свои…
23. ИОСИФ ИГРАЕТ НА НИТКЕ
Рак любил по утрам читать газеты. В одной из газет он подчеркнул красным карандашом статейку о том, что томские обыватели жалуются. Возле магистрата и жандармской части зимой подолгу стоят обозы с золотом. Останавливаются они, чтобы дать отдых лошадям, и людям. Заменить сбрую, запастись фуражом и провизией. Но они мешают проезду экипажей, приходится поворачивать в объезд.
И Рак задумался над этим. Караваны с золотом по зимнему пути отправляются за Урал на золотоплавильную фабрику. Если напасть на такой караван в поле, в лесу? Такие случаи были уже. И кончались для налетчиков плачевно. В пути у каравана сильная охрана, и она всегда начеку. Но никто, никогда не пробовал напасть на золотой обоз в городе. В самом центре Томска под боком у жандармерии никто нападения не ждёт.
Через какое-то время после прочтения интересной статейки, Рак состряпал торт в виде Томского магистрата. Он ел его в одиночестве и размышлял. Потом в одинокий загородный дом к Раку привезли старого фонарщика, который отвечал за фонари на магистратской площади.
— Ты самый опытный фонарщик в городе, и потому приставлен к Магистрату? — вопросил Рак.
— Да, ваше степенство, — отвечал фонарщик Ерофеич.
— Ты можешь сделать так, чтобы все заправленные тобой фонари погасли в определенный час?
— Очень даже просто, ваше степенство! — отвечал Ерофеевич, — у меня глаз-алмаз, я всегда знаю — сколько налить каросина, чтобы горел до определенного часа.
— К тебе придут мои люди и скажут, когда тебе надо будет так заправить фонари, чтобы они все враз погасли ровно в половине второго часа ночи. Ты должен это будешь сделать абсолютно точно и четко. Понял?
— Никак невозможно, ваше степенство, по уставу фонари в зимнее время должны гореть до шести утра. Начальство меня уволит.
Рак ухмыльнулся, и положил на стол перед Ерофеевичем толстую пачку ассигнаций:
— Вот, возьми, здесь в тысячу раз больше, чем ты сможешь заработать за всю свою жизнь, катая на тележке бидон с керосином, и взбираясь к фонарям по лесенке. Сделаешь дело, и езжай в какой-нибудь другой город, при таких деньгах ты сам можешь стать степенством. Торгуй на здоровье, хотя бы тем же керосином, если ты к нему крепко привык! Но если ты проболтаешься кому-нибудь о нашем деле, то тогда, братец, тебе не жить.
Ерофеевич почесал затылок:
— Болтать, рассчета нет. Деньги-то настоящие?
— Ну, проверь, посмотри на свет, а если хочешь, то заплачу золотом.
— Да нет. Мы к золоту непривычны, Вроде бы настоящие. Значит, когда ждать сигнала?
— Этого я тебе не скажу. Придет от меня человек, и принесет тебе еще такую же пачку денег и скажет, что надо. А ты держи язык за зубами. И будь готов сразу же, как исполнишь дело, уехать из города. Лошадок купи себе добрых, экипажи, имущество заранее погрузи. Да не вздумай обмануть, умрешь, и не просто так, а в страшных муках.
— Так, значит, деньги даете большие, то это и понятно. Но я без обмана. Видит бог.
— Ступай!..
Морозным январским вечером проскрипел Ерофеевич по снегу к зданию магистрата со своей тележкой, приставил лестницу к столбу, взобрался с лейкой, стал колдовать над фонарем. Так кочевал он от столба к столбу, заправляя фонари и зажигая фитили. Площадь засияла огнями.
Охрана обоза чувствовала себя на площади в полной безопасности. Светло, рядом полиция, жандармы, чего же беспокоиться? Мороз был велик, охранники по очереди отлучались в ближайший трактир, согреться щами, стаканчик пропустить. Лошади заиндевели, пускали ноздрями пар.
К часу ночи, охранники, в своих громадных тулупах, пригрелись на возах, задремывали.
Не сразу сообразили они, что происходит, когда в половине второго, разом, как по команде, на всей площади погасли фонари.
Тотчас, как вихрь налетели темные фигуры, кололи охранников пиками, глушили кистенями. К обозным коням разбойники быстро припрягли своих. На переднего коня вскочил лихой наездник в сапогах с огромными шпорами. Ударил коня в бока, могучий жеребец потянул всю упряжку за собой, в темноту, в сторону Обруба. То же происходило и с другими возами. Ни крика, ни стона, только хрип, хряск, стук копыт.
Напротив магистрата тускло светила двумя-тремя окнами гостиница Европейская. Вверху было несколько баснословно дорогих номеров для приезжих миллионеров. В нижнем этаже были ресторации, игорные комнаты и номера для томичей, которые пожелали бы уединиться в отдельном номере с дамой.
Накануне один из таких номеров, глядящий окнами на магистрат, занял маленький и большеголовый господин, предъявивший служащему удостоверение служащего Волжско-Камской пароходной компании. Вошел он в гостиницу в бобриковой американской шубке со стоячим воротником-ротондой, и в необычайно высоком сверкающем цилиндре. С маленьким этим человечком была огромная бабища в умопомрачительных мехах. Пальцы её сияли золотыми перстнями, в ушах висели бриллиантовые серьги.
— Пусть подадут в номер шампанское и лимон, а после пусть никто не смеет нас беспокоить! — важно сказал маленький человечек.
Гостиничный служащий, получивший на чай целую сотню, обалдел. Задумался. Чего только не насмотришься на службе. Да как же этот клоп с такой дамой ходит? Уму непостижимо!
Теперь Рак велел Алене поставить себя на подоконник. Покуривая сигару, он смотрел в из за штор, через стрельчатое готическое окно, на всё происходившее на площади. Всё шло хорошо. Но вдруг хлопнул выстрел, это один из охранников, хотя и не увернулся от кистеня, но ружья из рук не выпустил, и нажал на
