– Постойте у двери, – распорядился он. – Вряд ли следует ждать новых визитеров, но все-таки, осторожность не помешает. Если услышите чьи-то шаги – сразу дайте мне знать.
Встав у входа в гримерную таким образом, чтобы иметь возможность следить за коридором, я в то же время старался не упускать из виду незнакомца. Его поведение вызывало во мне странное чувство – казалось, он точно знал, что и как следует делать. Именно это уверенное поведение мне и не нравилось, и в то же время привлекало.
Осмотр занял немного времени – минут десять. Человек-арлекин пестрой бесшумной тенью метнулся в один угол комнаты, затем в другой. Склонился над убитым. Внимательно осмотрел его руки. Осторожно коснулся лежавшей на коленях правой руки, разжал пальцы покойного и что-то взял – от двери не было видно, что именно. Повернулся ко мне.
– Все, – сказал он. – Давайте-ка выбираться, не торчать же здесь до утра… Только воспользуемся не центральным входом, а боковым.
Мы прошли коридорным лабиринтом, не встретив более никого – к моему облегчению. Шаги моего спутника были неслышны. В противоположность моим: как я ни старался ступать осторожно, прогнившие половицы скрипели с отвратительной громкостью.
На улице мы остановились. Боковой ход из бывшего спортзала вывел нас почти вплотную к пустовавшим баракам на бывшем пустыре. Охрану с них давно сняли, но колючая проволока сохранялась. И тяжелые замки на воротах тоже. Засовы тускло поблескивали в лунном свете. Кто-то продолжал регулярно смазывать их – и это выглядело, по меньшей мере, странно: бараки не использовались даже в качестве складов, при том, что помещений в Брокенвальде не хватало ни на что.
– Видимо, здесь нам придется расстаться, – сказал человек-арлекин. Он рассеянным взглядом окинул спортзал, затем бараки и тяжело вздохнул. – Ч-черт, как неудачно все получилось. Господин Ландау любезно позволил мне ночевать в его гримерной. Но сегодня я никак не могу там оставаться.
– Боитесь покойников? – поинтересовался я и тут же вспомнил его недавнее поведение.
– С чего мне их бояться? – удивленно просил незнакомец. – И потом, я думаю, тело сейчас уберут… Просто та каморка стала местом преступления. Оставаться в ней неуместно. Придется перебраться туда, – он кивнул в сторону бараков за колючей проволокой.
Сам не знаю, почему, но я предложил ему переночевать у меня на чердаке. Он сразу же согласился, словно ожидал этого предложения. Только спросил учтиво: действительно ли не помешает моему отдыху? «Нет, разумеется, ответил я, соседей у меня нет. Вернее, они есть, но занимают помещения на первом и втором этажах, а я обитаю на чердаке. В дождь там сыровато, но дождя сегодня не предвидится».
– Так что, – сказал я, – если вас устроит старый матрас в качестве постели, милости прошу.
– Устроит, – ответил он. – Конечно, устроит. Вы очень любезны, доктор Вайсфельд. Пойдемте, скоро комендантский час. У вас есть разрешение на передвижение по Брокенвальду в ночное время?
– Есть, – ответил я. – А у вас?
Он не ответил. Вернее, не успел ответить. К нам направлялся полицейский – в свете луны его форма казалась черной, и лишь сверкала огоньком пряжка поясного ремня.
Полицейский остановился в двух шагах.
– Что это вы… – тут он меня узнал и свирепое выражение лица под каскеткой смягчилось. – А, это вы, господин доктор… Были на спектакле? Я вот не смог сегодня. Очень хотел. Хоть какое-то развлечение… – он кивнул и двинулся прочь.
Я оглянулся. Моего спутника не было. Не успел я по-настоящему удивиться этому исчезновению, как за спиной раздался шепот: «Пойдемте, доктор, нам действительно, пора. Давайте-ка пройдем не центральной улицей. Тут есть несколько ходов, которыми не пользуется никто».
– Куда вы подевались? – спросил я облегченно.
– Просто отступил в тень, – ответил незнакомец, приближаясь. – Не думайте, что я испугался, у меня тоже есть разрешение на нахождение вне дома после комендантского часа. Не хотел разговаривать с этой обезьяной.
– Не любите полицейских? – понимающе спросил я.
Он среагировал странным образом – расхохотался. Негромко, но очень искренне:
– Я? Не люблю полицейских? Бесподобно! Вы первый, кто заподозрил меня в подобном прегрешении… Нет, я действительно не хотел разговаривать с этим типом... – он посерьезнел. – Ладно, нам пора, я полагаю…
Пройдя несколько дворов и каких-то странных полуразвалившихся зданий, о наличии которых в Брокенвальде я даже не подозревал, мы неожиданно быстро оказались в двух кварталах от дома, чердак которого я занимал уже около полугода. В голове у меня вертелись несколько вопросов, но я никак не мог сформулировать ни одного. Что же до моего странного спутника, то он был погружен в глубокие раздумья и, возможно, даже не замечал меня, хотя и направлял в течение всего стремительного перехода.
– Как вы оказались в гримерной? – спросил я.
– Господин Ландау, как я уже говорил, позволил мне там ночевать. Вы полагаете, что я должен был видеть преступника? Увы, я ушел на время спектакля – по просьбе господина Ландау, – ровным глуховатым голосом ответил человек-арлекин. – Пока мы можем предположить, что первым, кто обнаружил господина Ландау мертвым, был раввин Аврум-Гирш Шейнерзон… Следующим, по всей видимости, был я, а затем появились вы – в сопровождении все того же господина Шейнерзона… – он замолчал, затем остановился и отвесил мне поклон с некоторой чопорностью. – Прошу простить мою рассеянность. Это именно рассеянность, а не бестактность, доктор, но я не представился. Меня зовут Шимон Холберг. Можете называть меня по имени – Шимон, или по фамилии – Холберг. Как угодно.
Я поклонился в ответ, назвав имя и фамилию – что было нелепо, поскольку господин Холберг уже знал их. Но и все прочее тоже выглядело нелепо: на улице гетто, освещенной лишь луной, которую время от времени затягивали тучи, и потому интенсивность освещения все время менялась, в полной тишине, прорезаемой редкими свистками «синих», мы словно разыгрывали спектакль, представляясь друг другу церемонным образом.
Пройдя несколько шагов в молчании, Шимон Холберг вдруг спросил:
– Скажите доктор, я ошибаюсь, или вы заподозрили в убийстве немцев?
– Не ошибаетесь, – ответил я. – Хотя я не знаю, как вы догадались? Или вы сами думали о том же?
– Думаю, это главная причина, по которой вы не захотели, чтобы раввин позвал председателя Юденрата. Если это совершили немцы, и если бы г-н Шефтель узнал об убийстве от посторонних, он оказался бы в весьма неловком положении, – ответил Холберг.
– Верно, – согласился я. – Именно это мне и пришло в голову.
– Как видите, догадаться было нетрудно. А все-таки, почему вы сразу же заподозрили в убийстве немцев?
– Из-за спектакля, – сказал я. – Мне кажется, Ландау позволил себе весьма рискованную шутку. Если только это можно назвать шуткой, – и я рассказал г-ну Холбергу о монологе Шейлока.
– А что это за пьеса? – спросил он.
Я вновь остановился и удивленно спросил:
– Вы не знаете «Венецианского купца»? Не знаете эту пьесу?
– Что вас так удивляет? – в свою очередь, спросил он. – Театр, пьесы – все это никогда не входило в сферу моих интересов. Актерская среда – да, с этим мне приходилось сталкиваться, и не раз. Богема. Да. Кокаин, эскапады на грани криминала. Да... Но вы не ответили на мой вопрос. Что это за пьеса? Разумеется, я слышал, что ее написал Шекспир. Что-то там такое о евреях. Но все-таки – о какой шутке вы говорили? И почему Макс Ландау мог поплатиться за нее? И, пожалуйста, не останавливайтесь каждую минуту. Я привык думать на ходу, шаги задают определенный ритм моему мыслительному аппарату. Ваши остановки меня сбивают, – сделав такое странное замечание, мой новый знакомец двинулся вперед.
После короткого замешательства я нагнал его и принялся пересказывать шекспировскую пьесу и интерпретацию погибшим режиссером. Он слушал молча, с ничего не выражавшим лицом. Когда я закончил, г-н Холберг произнес одно слово:
– Нет.
– Что – нет?
– Ваши выводы ложны. Ни комендант, ни прочие эсэсовские офицеры не могли воспринять поведение
