Провизор замолчал и задумчиво посмотрел на моего спутника. Густые его брови сошлись на переносице.
– Зо. Обращался, – медленно произнес он. – Конечно, я помню его. Не так часто у нас появляются иноземцы. Моя скромная персона не в счет. Правду сказать, так и вовсе не появляются. А в чем дело? Что случилось? Надеюсь, лекарство помогло?
– Вспомните, пожалуйста, когда именно это произошло и как этот господин выглядел.
– А что тут вспоминать? Я всех покупателей вношу в журнал. Вот, извольте, – верный, хотя и бессловесный помощник! – Альтерман похлопал ладонью по большой толстой тетради с клеенчатой обложкой. – Вот тут и записываю. Значит, было это более двух месяцев назад. Нынче у нас январь, выходит, о ноябре речь… – Аптекарь, словно наугад, раскрыл свой журнал. – Вот вам и ноябрь. Вот число – двадцать первое. А вот и господин, вас интересующий. Зо… – Он ткнул пальцем против записи и прочитал: – Роберт Зайдлер. Этот поименованный господин Роберт Зайдлер купил у меня лауданум и, по моей настоятельной рекомендации, ландышевые капли.
Я в очередной раз отдал должное сметливости нашего студента. Как он и предсказывал, мы установили имя и фамилию второй жертвы. Правда, теперь следовало бы выяснить, кто он такой, этот Роберт Зайдлер, страдавший сердечной недостаточностью и нашедший смерть в замерзшей Ушне. И кем была та, за которой он бросился в ледяную воду темной осенней ночью?
– Мы с вами немного ошиблись, – шепнул мне Владимир. Глаза его блестели от восторга. – Этого господина следовало называть не «Рцы Слово», а «Рцы Земля».
Между тем аптекарь продолжил:
– Как он выглядел? Ну… обыкновенно выглядел. Хотя нет, не совсем обыкновенно. Одет был уж вовсе не по нашим местам. Бекеша тонкого сукна с рыбьим мехом, штиблеты – только по паркету скользить. Кроме того – очень он торопился. У нас тут, знаете ли, народ все больше степенный, торопег нету. – Я отметил, как немец Альтерман непринужденно и кстати вставил наше местное словцо «торопега». – Да и куда торопиться, скажите на милость? От кого бежать? К чему стремиться?
– Sprach er Russisch?[4] – спросил вдруг Владимир. Объясняясь по-немецки, он картавил сильнее обычного, и оттого речь его казалась говором прирожденного немца – в моем представлении во всяком случае.
– Nein, nein, wir haben Deutsch gesprochen![5] – Аптекарь взмахнул пухлою рукою и рассмеялся. – И то сказать – удивительно было встретить тут, почти в шестидесяти верстах от Казани, человека, ни слова не понимающего по-русски. Ja, er konnte kein russisches Wort! Das waere ganz unmоeglich![6] Совершенно невозможно! Говорят – язык до Киева доведет. Так ведь где Киев, а где мы! И без языка! Это надо сподобиться – чтобы безъязыкий на тысячи верст от границы в Россию углубился!
– А не говорил ли он вам, куда путь держит? – поинтересовался Владимир словно бы между прочим, рассеянным взглядом скользя по полкам с колбами и пузырьками.
Альтерман покачал головой.
– Нет, о том не говорил. Спросил гостиницу, я объяснил и даже написал записочку по-русски – что, мол, податель сего нуждается в нумере на одну ночь.
С тем мы и покинули славного аптекаря Карла Христиановича Альтермана.
Был у меня вопрос, который казался мне весьма важным, хотя я не вполне понимал, почему. С ним я и подступился к Владимиру, когда мы шли по лаишевской улице.
– Скажите, Володя, этот австриец… – начал я.
– Немец, – вдруг сказал Ульянов.
Я удивился.
– Позвольте, вы же сами и определили, что господин Рцы Земля, он же Роберт Зайдлер, подданный Австро-Венгрии.
– Это по происхождению он австриец, – улыбнулся Владимир. – А по немоте своей – немец. И по справедливости он – именно что Рцы Земля, а не Рцы Слово. На Руси когда-то всех иноземцев немцами звали – потому что «немыми» были, нашего языка не знали. Словяне, – он подчеркнул букву «о», – это те, которые словами владеют, а немцы – все остальные, поелику слова вымолвить не могут. Есть такая точка зрения среди лингвистов, не могу сказать, что я ее полностью принимаю…
– Ну хорошо, немец, австриец – я не о том хотел спросить. Как вы догадались, что сведения о нем надо искать здесь? То есть, на мысль об аптеке, я так понимаю, вас навела беседа с доктором Грибовым. Но вот почему вы его ищете в Лаишеве?
– А письмо вспомните, – ответил Владимир. – Письмо, с которым вы приходили ко мне, помните? Там упоминается Лаишев, только написание этого слова более чем странное. Ну, а когда мы установили имя жертвы – Луиза, – тут уж все стало понятно. Он ведь в том письме упоминал, что отыскал некую Луизу. Понятное дело, что речь шла об одной и той же особе.
– И как, по-вашему, чтo это вдруг Роберт Зайдлер, безъязыкий иностранец, в Лаишеве оказался? Какой птицей-тройкой его именно сюда занесло?
– А вот этот вопрос, Николай Афанасьевич, мне и самому покоя не дает, – почему-то понизив голос, ответил молодой Ульянов.
Глава девятая,
в которой я встречаюсь с главноуправляющим имениями графа Залесского и кое-что узнаю о семействе Вайсциммер
За разговорами с москательщицей Пиамой Петровной и славным аптекарем Карлом Христиановичем время подошло едва ли не к полудню. Мы же спервоначалу хотели возвращаться в Кокушкино с восходом солнца. Надо было спешить – паклинские лошади, конечно же, отдохнули, но и для сытых и резвых лошадей шестьдесят верст, пусть с остановками, – тяжелая работа, так что попасть домой мы теперь могли только в глубокие сумерки, если не совсем ночью. И при всем при этом пускаться в дорогу, не поев как следует, было бы верхом неблагоразумия.
Я предложил Владимиру устроить ранний обед. Мой спутник, недолго думая, согласился. Мы заглянули к Пиаме Петровне и предупредили Якова, одновременно обозначив крайний срок нашего отправления, а затем направили свои стопы в Никольский трактир, бывший неподалеку. День был не постный. «Это мы завтра, в пятницу, поститься будем, – подумал я. – Только почему же „мы“? Я, конечно, буду, а вот за Владимира не могу сказать, неизвестно мне, соблюдает посты наш вольнодумец или нет. Уж и не знаю, как там у них, у „особенных людей“, с говеньями».
Когда мы уселись за стол, я приказал, чтобы мне принесли щи с зашеиной и фрикадельки с черносливной подливой – половой, может быть, и удивился такому раннему обеду, но виду не подал, – Владимир же от супа или щей отказался и ограничился свиными котлетками с жареным картофелем. Еда была очень недурна, и я даже получил немалое удовлетворение, тем более что мне по моей просьбе принесли полуштоф хереса, и я с наслаждением осушил два лафитничка. Мой спутник от вина решительно отказался и, как ни странно, к еде тоже проявил довольно странное равнодушие – сидел, задумавшись, и, скорее, создавал в тарелке какие-то странные фигуры из картофеля и котлеток, чем ел по-настоящему. Впрочем, когда он закончил, тарелка его осталась совершенно пустой, если не сказать чистой. Напоследок мы выпили яблочного компоту, который оказался необыкновенно вкусен. Я расплатился – Владимир при этом еще более нахмурился, – а затем, подпав под некое игривое настроение, сыграл на губах известную песенку «Мальбрук в поход собрался», не всю, конечно же, а лишь первые такты. Надо отдать моему спутнику должное – он и грубоватую мою шутку оценил, и намек понял. Мы посетили «кабинэ д’эссанс», после чего ничто уже не мешало нам отправляться в путь.
Благо еще, что ветер, пошумев немного, все-таки стих. А ведь день-то сегодня – Ефрем Ветродуй. Если на Ефрема ветер – быть сырому году, так говорят в народе. Впрочем, какой будет год, хороший или плохой, сырой или ведренный, это вопрос спорный, а вот то, что в пути нас, скорее всего, не встретит метель – хорошо без всяких споров и разногласий. Пусть уж Ефрем и дальше отдыхает где-нибудь там у
