рассмотрении выяснялось, что буквы не образуют слов ни на одном известном языке, если только не чисто случайно. В среднем таких на странице встречалось два-три. На самой окраине Москвы, у Московской кольцевой автомобильной дороги, находилось здание того самого управления, к которому относился майор Зайцев, — Восьмого главного управления КГБ, отвечавшего за создание своих шифров и вскрытие чужих. На крыше здания была установлена очень чувствительная антенна, подключенная к телетайпной машине. Установленный между антенной и телетайпом приемник ловил случайный электромагнитный шум атмосферы и преобразовывал эти «сигналы» в точки и тире азбуки Морзе, которые прилежно распечатывал подключенный телетайп. Причем подобных машин было несколько, и они были перекрестно подключены друг к другу, и в результате случайный атмосферный шум, многократно накладываясь на себя, превращался в абсолютно бессмысленную белиберду. Именно на основе этой белиберды и изготавливались одноразовые шифровальные блокноты. Считалось, что последовательность знаков в них является совершенно случайной, посредством любых математических формул ее нельзя описать и, следовательно, дешифровать. Одноразовые шифровальные блокноты во всем мире считались самым надежным средством закрытия информации. Это было очень важно, поскольку американцы являлись общепризнанными мировыми лидерами в криптографии. Операция «Венона», осуществленная специалистами АНБ, позволила вскрыть советские шифры конца сороковых — начала пятидесятых годов, от чего до сих пор не могло до конца опомниться Восьмое управление. Однако самые надежные одноразовые блокноты были очень сложными и неудобными в использовании, даже в опытных руках майора Зайцева. Но тут уж ничего не попишешь. Сам Андропов пожелал узнать, как получить физический доступ к папе римскому.
И только сейчас до Зайцева дошло: получить физический доступ к папе? Зачем это может кому бы то ни было понадобиться? Уж конечно же, у Юрия Владимировича нет ни малейшего желания исповедоваться.
Что означает этот загадочный приказ, который ему необходимо передать?
Полковник Годеренко, резидент КГБ в Риме, очень опытный оперативный работник; в развернутой им агентурной сети работают итальянцы и граждане других государств. Годеренко передает в Москву информацию самого различного плана, как имеющую бесспорную ценность, так и просто любопытную, хотя последнюю потенциально можно использовать для компрометации влиятельных персон, падких на пагубные пристрастия. Интересно, этому пороку подвержены исключительно сильные мира сего, или же просто высокое положение дает им возможность предаваться таким развлечениям, о которых мечтают все, но позволить себе могут лишь немногие? Каким бы ни был ответ на этот вопрос, Рим — самый подходящий город для того, чтобы выяснить это. «Город цезарей, — подумал Зайцев, — иначе и быть не может.» Ему вспомнились книги по истории и географии, посвященные Риму и его эпохе, которые ему довелось прочесть, — в Советском Союзе и классическая история сопровождалась политическими комментариями, правда, в незначительном объеме. Политическая составляющая добавлялась ко всем аспектам жизни, и для людей мыслящих это было самым тяжелым испытанием, с которым многие не справлялись и искали спасения в пьянстве — что в СССР, конечно, едва ли можно было считать чем-то из ряда вон выходящим.
Ну да ладно, пора возвращаться к работе. Зайцев достал из верхнего ящика шифровальный циферблат. Внешне он чем-то напоминал наборный диск обычного телефона — колесо с отверстиями устанавливалось на букве, подлежащей зашифрованию, после чего поворачивалось так, чтобы совместиться с очередной буквой из шифровального блокнота. Сейчас Зайцев начал работать с двенадцатой строчки на 284-й странице. Эта ссылка будет указана в первой строчке сообщения, чтобы адресат на приемном конце понял, как из полученной по каналу связи галиматьи получить осмысленный текст.
Работа была очень трудоемкая, даже несмотря на наличие шифровального циферблата. Зайцеву приходилось выбирать очередную букву открытого текста, написанного на бланке формуляра, затем отыскивать соответствующую букву на отпечатанной странице шифровального блокнота, настраивать циферблат, после чего записывать результат. Он вынужден был каждый раз откладывать карандаш, крутить диск, снова брать в руку карандаш, проверять результат — в данном случае, дважды, — и начинать все сначала. (Шифровальщики, которые больше ничем не занимались, работали двумя руками, но Зайцеву так и не удалось освоить это искусство.) Занятие это было архинудным, едва ли подходящим для человека, окончившего механико-математический факультет московского университета. «Все равно, что проверять диктанты в начальной школе,» — мысленно проворчал Зайцев. У него ушло больше шести минут на то, чтобы зашифровать такое короткое сообщение. Он справился бы с работой быстрее, если бы ему разрешили воспользоваться помощью второго шифровальщика, однако это явилось бы нарушением правил, а правила были несокрушимо твердыми.
Затем, когда все было закончено, Зайцев вынужден был повторить весь процесс от начала и до конца, проверяя, что он не допустил ни одной ошибки, потому что любая ошибка приведет к неисправимому сбою на приемном конце. Если это все-таки произойдет, Олег Иванович с чистым сердцем свалит всю вину на оператора телетайпа — как, впрочем, поступал не он один. Еще четыре с половиной минуты упорного труда убедили Зайцева в том, что ни одной ошибки не сделано. Хорошо.
Поднявшись из-за стола, Зайцев направился в противоположный угол комнаты и через дверь попал в передающий центр. Стоящий там шум любого нормального человека мог свести с ума. Все телетайпы были очень старые — если честно, один из них был еще вывезен после войны из Германии; их грохот напоминал треск пулеметов, но только без бухания взорвавшихся пороховых зарядов. Перед каждым аппаратом сидел машинист-наборщик в форме — одни мужчины, сидящие прямо, словно изваяния, руки словно прикреплены к клавиатуре. Все были в изолирующих наушниках, чтобы оглушительный шум не свел их в психиатрическую лечебницу. Зайцев протянул зашифрованное сообщение старшему смены; тот, не сказав ни слова, — он тоже был в наушниках, — отнес листок к крайнему левому наборщику в последнем ряду и закрепил его на вертикальном пюпитре за клавиатурой. В верхней части листа был обозначен идентификационный код адресата. Наборщик набрал нужный номер и дождался пронзительного звонка телетайпа на противоположном конце — этот сигнал был рассчитан на то, чтобы проникать сквозь наушники, и все же он дополнительно сопровождался желтой лампочкой, вспыхнувшей на аппарате. После этого машинист стал набирать бессмысленный текст.
Зайцеву никак не удавалось понять, как наборщикам удается не сходить с ума. Человеческий рассудок стремится к четкому рисунку и здравому смыслу, но для того, чтобы набрать что-нибудь вроде «ЬКЯЛННЕТПТН», требовалось механическое внимание к мельчайшим подробностям и полное отрицание всего человеческого. Зайцев от кого-то слышал, что все наборщики великолепно играют на фортепиано, но он был уверен, что этого не может быть. Даже в самом диссонирующем музыкальном произведении обязательно присутствует хоть какая-то объединяющая гармония. Однако в тарабарской грамоте, полученной с помощью одноразовых шифровальных блокнотов, отсутствовало и это.
Через несколько мгновений наборщик оторвался от листа:
— Передача закончена, товарищ майор.
Кивнув, Зайцев вернулся к столу старшего смены.
— Если поступит любая информация с этим идентификационным номером, немедленно поставьте меня в известность.
— Слушаюсь, товарищ майор, — подтвердил старший смены, делая отметку в списке первоочередных дел.
Покончив с этим, Зайцев направился к своему столу, на котором громоздилась высокая гора документов, работа с которыми — занятие лишь немногим менее тупое, чем набор бессмысленных текстов, которым занимались роботы в соседнем зале.
Будильник запищал в пятнадцать минут шестого. Просыпаться в такое время человеку цивилизованному просто неприлично. Райан напомнил себе, что дома всего четверть первого ночи. Однако эта мысль не принесла облегчения. Сбросив с кровати одеяло, он встал и побрел в ванную. Им до сих пор еще надо привыкать и привыкать к новому дому. Бачок в туалете смывал так же, как дома, но вот раковина… «Какого черта, — недоумевал Райан, — вам нужно два крана, чтобы наполнять раковину водой, один для холодной, и один для горячей?» В Америке можно было просто подставить руки под струю воды, черт побери, но здесь приходилось сначала смешивать воду в раковине, а это существенно замедляло процесс умывания. Очень трудно было заставить себя начинать утро с того, чтобы посмотреть на свое отражение в зеркале. «Неужели я действительно выгляжу так погано?» — неизменно гадал Райан, возвращаясь из ванной в спальню, чтобы похлопать жену по плечу.
