— Приятно слышать.
Он повернул голову, чтобы поцеловать её, и его взгляд замер на её теле в алевших лучах заходящего солнца, светившего в окно. Она заметила это и потянула на себя простыню. Кортес остановил её.
— Я уже не молода, — прошептала она.
— Каждый ребёнок в мире, глядя на свою мать, видит самую красивую женщину, хотя многие матери некрасивы. И знаешь почему? Ребёнок смотрит глазами любви и получает в ответ нежный взгляд. Любовь — вот источник красоты. Мойра, поверь, ты для меня прекрасна.
Свершилось. Он произнёс это слово. Кортес следил за тем, как расширились её глаза, шевельнулись губы, участилось дыхание. И уже вторично его охватило чувство стыда, но он мысленно отмахнулся. Вернее, попытался отмахнуться.
Разумеется, он поступал так и раньше, но это всегда было с молодыми женщинами, юными, прелестными, одинокими, ищущими приключений, жаждущими чего-то нового.
Мойра во многом отличалась от них. Отличается она от них или нет, напомнил он себе, дело прежде всего.
— Извини. Я смутил тебя?
— Нет, — тихо ответила она. — Теперь нет.
Кортес улыбнулся ей.
— А теперь ты достаточно проголодалась?
— Да.
— Это хорошо.
Кортес встал, принёс махровые халаты, висевшие на внутренней стороне двери, ведущей в ванную комнату. Обслуживание в отеле было превосходным. Пока официант вкатывал в гостиную их ужин. Мойра оставалась в спальне, Кортес открыл дверь, как только официант ушёл.
— Ты сделала из меня бесчестного человека. Официант так подозрительно посмотрел на меня.
Она рассмеялась.
— А ты знаешь, сколько лет прошло с тех пор, как мне приходилось прятаться в другой комнате?
— К тому же ты заказала слишком мало. Неужели можно насытиться ложкой салата?
— Если я растолстею, ты бросишь меня.
— Там, откуда я приехал, не считают у женщин ребра, — ответил Кортес. — Если я вижу слишком худого человека, тут же приходит в голову мысль о basuco. В моей стране такие люди даже забывают о еде.
— Неужели дело обстоит так плохо?
— А ты знаешь, Мойра, что такое basuco?
— Судя по материалам, которые поступают ко мне, это кокаин.
— Очень низкого качества, даже преступники отказываются переправлять его к norteamericanos, и с химическими добавками, от которых гибнет человеческий мозг. Basuco превращается в проклятье моей страны.
— И у нас положение очень плохое, — заметила Мойра. По лицу любовника она поняла, что все это весьма беспокоит его. Совсем как директора Джейкобса, подумала она.
— Я даже обратился в свою полицию. Разве могут мои рабочие нормально трудиться, если эта отрава разрушает их мозг? И что сделала полиция? Они пожимают плечами и находят себе оправдания — а люди умирают. Умирают от basuco.
От этих пуль торговцев наркотиками. И никто не предпринимает никаких действий, чтобы прекратить это — Кортес беспомощно развёл руками. — Ты ведь понимаешь, Мойра, я не просто капиталист. Мои фабрики обеспечивают людей работой, чтобы они могли строить дома и давать образование детям, в страну поступают деньги из-за рубежа. Я богат, это верно, но я помогаю моей стране — вот этими руками я помогаю ей. Мои рабочие... они приходят ко мне и говорят, что их дети... Но я бессилен что-нибудь предпринять. Наступит время, и торговцы наркотиками придут ко мне и захотят отнять мою фабрику, — продолжал он. — Я обращусь в полицию, и полиция откажет мне в помощи. Ты работаешь на своих federales, правда? Неужели нельзя сделать что-то? — Кортес затаил дыхание, ожидая ответа.
— Ты бы прочитал доклады, которые я печатаю для директора.
— Доклады, — презрительно фыркнул он. — Все умеют писать доклады. У меня дома полиция пишет много докладов, судьи ведут расследования — и никаких результатов. Если бы я так же руководил свой фабрикой, мне скоро пришлось бы жить в трущобе на склоне холми и выпрашивать подаяние на улице! А вот что предпринимают твои federales?
— Куда больше, чем тебе кажется. Прямо сейчас готовятся операции, о которых я не имею права говорить. Мои начальники говорят между собой, что правила меняются, — но я не знаю, что это означает. Директор скоро вылетит в Колумбию для встречи с министром юстиции и... Господи, я не должна была говорить об этом. Это секрет.
— Я никому не расскажу, — заверил её Кортес, — Впрочем, я и сама мало что знаю. — В её голосе звучала осторожность. Готовится что-то новое, я не имею представления, что. Но директору это не нравится.
— Если это наносит ущерб преступникам, почему такие действия не нравятся ему? — произнёс озадаченно Кортес. — Пусть всех этих мерзавцев застрелят прямо на улице, и в благодарность я приглашу твоих federales на торжественный ужин!
Мойра улыбнулась.
— Я передам твою просьбу. Именно об этом говорится в письмах — мы получаем письма от самых разных людей.
— Твоему директору следовало бы прислушаться к их пожеланиям.
— И президенту тоже.
— Может быть, он и впрямь прислушается, — небрежно заметил Кортес.
Возможно, ведь приближаются выборы...
— А вдруг он уже прислушивается? Какие бы ни были изменения, они исходят от него — А твоему директору это не нравится? — Он недоуменно покачал головой. Даже у себя дома я не понимаю деятельности правительства, так что вряд ли сумею разобраться в поступках твоего.
— Знаешь, всё-таки это странно. Впервые я ничего не знаю — впрочем, об этом нельзя говорить. — Мойра доела салат и посмотрела на пустой бокал. Феликс-Хуан тут же наполнил его.
— А ты можешь сказать мне одну вещь?
— Какую?
— Позвони мне, когда твой директор отправится в Колумбию, — сказал он.
— Но зачем? — Мойра была настолько удивлена этой просьбой, что ей в голову не пришло отказаться.
— Государственные визиты длятся несколько дней, правда?
— Да, пожалуй. Я не знаю этого.
— Когда твой директор отсутствует на работе, ведь тебе, его секретарше, нечем заниматься?
— Да, вообще-то, работы немного.
— Вот я и прилечу в Вашингтон. — Кортес встал со своего стула и сделал три шага к ней. Халат Мойры распахнулся. Феликс сразу воспользовался этим.
— Завтра, рано утром, мне нужно вернуться домой. Одного дня, проведённого с тобой, мне уже мало, милая. Гм, вижу, ты уже готова.
— А ты?
— Посмотрим. Я никак не понимаю одного, — заметил Кортес, помогая ей встать.
— Чего именно?
— Зачем пользоваться этой дурацкой пудрой, когда лучше всего запах настоящей женщины? — Действительно, Кортес не мог понять этого, но в его обязанности не входило понимать.
— Любой женщины? — спросила Мойра, направляясь к двери, ведущей в спальню.
Кортес снял халат с её плеч.
— Нет, не любой.
— Боже мой, — прошептала Мойра спустя полчаса. Её грудь блестела от пота, и его тоже.
