— Тебе запретят летать?
— Навсегда, — равнодушно кивнул Джексон.
Райан знал, что это значит. Для лётчика, взлетавшего на истребителях с палуб авианосцев больше двадцати лет, запрет на полёты означал, что ты уже слишком стар, а признать это всегда нелегко. Больше он не сможет заниматься играми вместе с молодёжью. Раннюю седину можно объяснить генетикой, но запрет на полёты объясняется однозначно, а следовательно, придётся повесить в шкаф лётный костюм и шлем, согласиться, что ты больше не тот человек, которым стремился стать с десятилетнего возраста, что ты для этого недостаточно хорош, — и все это после того как на протяжении всей жизни тебе удавалось быть в числе лучших. Самым горьким воспоминанием останутся слова, сказанные им о лётчиках, которые были старше его в то время, когда он сам был младшим лейтенантом, — скрытые насмешки, многозначительные взгляды, которыми обменивались зелёные офицеры, даже не думавшие о том, что когда-нибудь и они окажутся в таком же положении.
— Роб, сколько хороших офицеров не стали даже кандидатами на должность командующего эскадрой. Они увольняются в звании капитанов третьего ранга после двадцати лет службы и становятся лётчиками авиакомпаний, развозящими по ночам почту для «Федерал экспресс».
— При этом неплохо зарабатывая.
— Ты уже выбрал себе должность? — При этих словах минорное настроение Джексона как рукой сняло. Он поднял голову и ухмыльнулся.
— Черт побери, раз я не могу танцевать, то по крайней мере могу наблюдать за танцами. Скажу тебе вот что, дружище, если ты хочешь, чтобы мы осуществляли все те превосходные операции, которые планируются в моём крошечном кабинете, нам нужна помощь с вашей стороны Потомака. Майк Дюбро делает все что может, но у него и его подчинённых тоже есть предел возможного, понимаешь?
— Ну что ж, адмирал, могу обещать вам, сэр, следующее: когда наступит момент для вашего назначения командующим боевым авианосным соединением, по крайней мере одно из них ещё останется в составе флота. — Оба понимали, что такое обещание немногого стоит, но гарантировать большее Райан не мог.
Она была номером пять. Самым поразительным явилось то… Впрочем, здесь всё было поразительным, подумал Мюррей, сидя в своём кабинете в шести кварталах от Белого дома. Больше всего Дэна беспокоил ход расследования. Вместе со своей группой он опросил немало женщин, которые признались — кто со стыдом, кто с нескрываемым волнением, а кто с гордостью и юмором, — что они спали с Эдом Келти, но только пятеро заявили, что это не было для них добровольным. У пятой по счёту женщины дополнительным фактором явились наркотики, и она испытывала чувство одиночества и глубокого стыда из-за того, что ей казалось, будто она одна попала в ловушку.
— Твоё мнение? — спросил Билл Шоу, тоже усталый после длинного рабочего дня.
— У нас есть все необходимые доказательства, показания пяти жертв насилия, четверо из которых живы. Два случая изнасилования настолько очевидны, что не вызовут сомнения в любом суде. В их число не входит Лайза Берринджер. Ещё две подтвердили использование наркотиков на территории федерального округа. Две первые независимо друг от друга дали свидетельские показания, которые в точности, буквально слово в слово, совпадают, — они опознали наклейки на бутылках с бренди, обстановку в комнате и всё остальное.
— Надёжные свидетели? — спросил директор ФБР.
— Надёжнее в таких случаях не бывает. Пора приступать к следующему этапу.
Шоу согласно кивнул. Скоро поползут слухи. Невозможно длительное время вести тайное расследование, даже при самых благоприятных обстоятельствах. Кое-кто из тех, что подверглись допросу, с симпатией относятся к обвиняемому, и, несмотря на осторожно сформулированные вопросы, им не потребуется особого воображения, чтобы понять их смысл — в немалой степени потому, что они сами подозревают это. В таком случае отказавшиеся стать свидетельницами тут же обратятся к человеку, который является объектом расследования, чтобы предупредить его, будучи либо убеждены в его невиновности, либо надеясь на личную выгоду. Вице-президент США, будь он преступником или нет, всё- таки обладал немалой властью и по-прежнему мог оказывать важные услуги. В другое время бюро вообще не смогло бы продвинуться так далеко. Министр юстиции или сам президент дал бы им понять, что расследование лучше прекратить, старшие представители администрации вступили бы в контакт с жертвами, предложили бы им ту или иную компенсацию, и во многих случаях это сработало бы. Единственная причина, по которой им удалось завершить расследование, в конце концов, заключалась в том, что ФБР имело разрешение президента, опиралось на помощь министра юстиции и пользовалось изменившейся юридической и моральной обстановкой в стране.
— Как только ты поговоришь с председателем…
Мюррей кивнул:
— Да, следовало бы немедленно организовать пресс-конференцию и изложить на ней суть дела и имеющиеся доказательства. — Сделать это они, конечно, не смогут. Сразу после разговора с председателем юридической комиссии Конгресса и лидером меньшинства, в котором эти политические деятели будут ознакомлены с основными доказательствами, информация тут же просочится в прессу. Единственный козырь, который остаётся в руках Мюррея и его следственной группы, — это выбор времени дня. Беседу с конгрессменами следует назначить на достаточно позднее время, чтобы новости не попали в утренние газеты, что вызовет гнев редакторов «Вашингтон пост» и «Нью-Йорк таймс». Бюро вынуждено строго соблюдать правила. Оно не может организовать утечку информации, потому что предстоял уголовный процесс и права обвиняемого должны охраняться так же тщательно, как и права его жертв, — даже ещё тщательней. В противном случае доказательства, представленные на процессе, окажутся под сомнением.
— Мы сами примем необходимые меры, Дэн, — наконец сказал Шоу. — Я попрошу министра юстиции позвонить ему и условиться о встрече. Может быть, это поможет ненадолго задержать утечку информации. Что тебе сказал президент в тот раз — меня интересует его точная фраза?
— Президент — хороший парень. — Помощник директора воспользовался похвалой, распространённой среди сотрудников ФБР. — Президент произнёс: «Преступление — это преступление». Дарлинг, правда, попросил вести по возможности «чёрное» расследование, но этого следовало ожидать.
— Ну что ж, хорошо. Я лично буду информировать его о происходящем.
Номури, получив задание, как обычно, взялся за дело без промедления. Сегодня ему предстояло снова встретиться в бане с той же компанией — не иначе, подумал он, у меня самая чистая работа во всём управлении. Вдобавок это был один из лучших способов, сбора информации, и он надеялся ещё больше облегчить его, прихватив с собой большую бутылку сакэ, которая теперь полупустой стояла на краю деревянной ванны.
— Я уже жалею, что ты рассказал мне о той блондинке, — небрежно заметил Номури. Он сидел с закрытыми глазами в своём углу ванны по горло в воде, чувствуя, как она обволакивает и расслабляет все его мышцы. Вода была достаточно горячей, чтобы понизить кровяное давление и вызвать ощущение эйфории. Тому же способствовало и воздействие алкоголя. Многим японцам свойственно генетическое отклонение, называемое на Западе восточным румянцем или, что нравится страдающим от этого гораздо меньше, патологической интоксикацией. По сути дела это расстройство обмена веществ, означающее, что даже при относительно небольшой дозе алкоголя происходит быстрое опьянение. К счастью, такое генетическое отклонение не коснулось семьи Номури.
— Почему же? — подал голос сидевший в углу напротив Казуо Таока.
— Никак не могу выбросить из головы эту американскую ведьму! — добродушно бросил Номури. В бане обычно царила атмосфера дружеской откровенности. Японец, сидевший рядом, энергично потёр голову и засмеялся вместе с остальными.
— Не иначе, тебе хочется услышать побольше подробностей? — произнёс он и, когда Номури промолчал, продолжил, зная, что и всем остальным это будет интересно: — Между прочим, ты был прав. У них слишком большие ступни и груди, а вот поведение… ну что ж, этому, в конце концов, можно научиться. — Он сделал драматическую паузу.
— Давай, рассказывай, не мучай, — послышался притворно раздражённый голос ещё одного посетителя.
