Лиз ничего не ответила.
Коффи покраснел. Развернув газету, он сложил ее по-новому, аккуратно разгладил складку и уставился в страницу.
– Тут вы ошибаетесь, Элизабет. После суда я врезался в ее машину случайно. Это было мое первое дело, я очень расстроился и не следил за дорогой. И тут совершенно ни при чем, что проиграл я женщине.
– Ну разумеется, – усмехнулась Лиз.
– Честное слово, – упорно настаивал Коффи. В этот момент у него запищал пейджер. Взглянув на номер, он бросил газету на стол и встал. – Прощу прощения, малыши, но мои заключительные аргументы вам придется выслушать как-нибудь в другой раз. Мне предстоит разговор с одним мировым лидером.
– С мужчиной или женщиной? – насмешливо спросил Фил.
Скорчив гримасу, Коффи вышел из столовой. Когда он ушел, Анна обратилась к Лиз Гордон:
– Лиз, тебе не кажется, что ты обошлась с ним несколько резковато?
Долистав до конца последний журнал, Лиз встала и посмотрела сверху вниз на брюнетку с розовыми щеками.
– Самую малость, Анна. Но Лоуэллу это только на пользу. Несмотря на напускную браваду, он прислушивается к тому, что говорят люди, и кое-что из услышанного пускает корни. Чего нельзя сказать про некоторых.
– Огромное спасибо, – откликнулся Столл, закрывая компьютер и отсоединяя кабель. – До твоего прихода, Анна, мы с Лиз 'спорили', чем обусловлено ее патологическое неумение работать с аппаратным обеспечением: физическими ограничениями или подсознательным отрицанием всего мужского.
– Первым, – решительно заявила Лиз. – В противном случае это означало бы, что ваш профессионализм в работе с 'железом' ipso facto[14] делает вас мужчиной.
– Еще раз огромное спасибо, – сказал Столл.
– О господи, – пробормотала Анна. – Делаю поправку на то, что все получили с самого утра ударную дозу кофеина и сахара.
– Дело вовсе не в этом, – возразил Столл, после того как Лиз ушла. – Просто сегодня понедельник, а вчера вечером произошла серьезная международная катастрофа. Мы пришли к выводу, что, вероятно, все немного на взводе, потому что никто не догадался предварительно запрограммировать свой видеомагнитофон, чтобы тот записывал все интересные передачи на предстоящей неделе, которую нам придется целиком провести здесь.
Взяв компьютер под мышку, Катцен поднялся из-за стола.
– Мне нужно подготовить к совещанию кое-какой материал, – сказал он. – Увидимся через пятнадцать минут.
– А затем будем видеться через каждые четверть часа, – добавил Столл, направляясь следом за ним, – и так будет продолжаться до тех пор, пока мы не станем старыми и совершенно седыми.
Оставшись одна, пресс-секретарь, попивая кофе, размышляла о ведущих игроках Опцентра. Да, здесь собрались те еще натуры: Мэтт Столл, великовозрастный ребенок, Лиз Гордон, язвительный язычок. Впрочем, в любой сфере деятельности лучшие из лучших, как правило, отличаются эксцентричным поведением. Собрать их вместе и заставить работать единым механизмом – задача неблагодарная. Максимум, на что мог рассчитывать Поль Худ, – это мирное сосуществование своих эклектичных сотрудников, объединенных общей целью, и определенная доля взаимного профессионального уважения. Он добился этого тем, что постоянно держал руку на пульсе, чутко реагируя на все зарождающиеся конфликты, однако, как было прекрасно известно Анне, это непрерывное напряжение грозило разрушить его семейную жизнь.
Выйдя из столовой, чтобы направиться на совещание, Анна столкнулась с Мартой Маколл. Сорокадевятилетняя советник по политическим вопросам и лингвистике тоже спешила на совещание, хотя она, казалось, никогда и никуда не торопится. Дочь покойного певца в стиле соул Мэка Маколла Марта обладала лучезарной улыбкой, вкрадчивым голосом и непринужденными манерами – за которыми скрывалась сердцевина из прочнейшей стали. Марта всегда оставалась хладнокровной – следствие того, что в детстве ей приходилось разъезжать по всей стране вместе с отцом, и она усвоила, что пьяных, дебоширов и расистов легче устрашить острым словцом, чем острым ножом. После того как Мэк погиб в автокатастрофе, Марта перебралась жить к тетке, которая заставляла ее усердно учиться, оплатила обучение в колледже и дожила до тех дней, когда ее племянницу взяли на работу в Государственный департамент.
– Доброе утро, радость моя, – поздоровалась Марта.
– Доброе утро, Марта, – ответила Анна, ускоряя шаг, чтобы не отставать от высокой негритянки. – Насколько я понимаю, у вас выдалась бурная ночь.
– Нам с Лоуэллом пришлось исполнить на Капитолийском холме танец с семью покрывалами, – подтвердила Марта. – Конгрессмены с большим трудом поддались на наши убеждения.
Оставшуюся часть пути обе женщины шли молча. Марта была не из тех, кто ведет пустую болтовню на каком бы то ни было из известных ей языков – если только речь не идет о встрече с сильными мира сего. У Анны крепло чувство, что если кто-то и мечтает втайне занять место Поля Худа, то никак не Майк Роджерс.
Когда Анна и Марта вошли в 'бак', Майк Роджерс, Боб Герберт, Мэтт Столл, Фил Катцен и Лиз Гордон уже сидели за большим овальным столом для заседаний. Анна отметила, что Боб Герберт выглядит осунувшимся. Она предположила, что он вместе со своим давним другом Роджерсом всю ночь напролет готовил операцию 'Бомбардира', а также пытался совладать с эмоциями, рожденными вчерашним взрывом в душе прикованного к инвалидному креслу разведчика.
Следом за женщинами в комнату прошли Поль Худ и суетливый Лоуэлл Коффи. Не успел юридический консультант переступить порог, как Роджерс уже нажал кнопку сбоку стола, и массивная дверь начала закрываться.
Небольшое помещение было освещено люминесцентными лампами; на стене напротив Роджерса
