способностей Калисты — и, очевидно, лишь часть ее души. То же самое могло быть сказано и о ее жизни в аббатстве.
«Нет ничего, в чем я могла бы упрекнуть ее! — настойчиво повторяла Элевайз самой себе. — Она всегда пунктуальна, всегда старательна, всегда делает все, что в ее силах, чтобы угодить. Никогда не жалуется, даже когда на ее юные плечи ложится самая неприятная работа, — а ведь это гораздо больше того, что можно сказать о многих сестрах».
Почему же тогда аббатиса так тревожилась из-за Калисты?
Элевайз встала с колен, чуть не застонав от боли: она молилась целый час, отказавшись от дневной трапезы, в надежде, что, возможно, угодит Всевышнему и справедливо заслужит его помощь.
Тихо закрыв за собой тяжелую дверь величественного западного входа, Элевайз покинула церковь.
«Ох, не чувствую, что мне хоть сколько-нибудь легче! — с огорчением думала она, пересекая внутренний двор и направляясь в свою уединенную комнату. — Я все еще не могу решить, как поступить, хотя сама эта неопределенность побуждает меня к тому, чтобы постоянные обеты девушки были отложены по крайней мере до тех пор, пока это неприятное дело не будет…»
— Аббатиса! — послышался женский голос.
Элевайз обернулась. К ней спешила сестра Эрсела, на ее лице светилась широкая улыбка.
Поборов мысль о том, что сейчас ей меньше всего хотелось бы вести долгий разговор с привратницей, Элевайз сумела изобразить на своем лице ответную улыбку и спросила:
— Чем могу быть полезной, сестра Эрсела?
— Аббатиса, к вам посетитель! — выпалила сестра Эрсела. — Сначала сестра Марта еще издали увидела всадника. Мы с ней все гадали, кто бы это мог быть. А потом он подъехал и сказал, что прибыл, чтобы увидеться с вами, если это возможно. Я взяла на себя смелость ответить, что, по-моему, это возможно. Конечно, вы очень заняты, но, наверное, все-таки найдете время, чтобы принять его. Он и сейчас еще беседует с сестрой Мартой, а я сразу поспешила к вам.
Элевайз терпеливо дождалась, когда монахиня договорит, а затем спросила:
— И кто же этот «он», сестра Эрсела?
— Ох, разве я не сказала? — Привратница смущенно захихикала. — Правда не сказала? Это все потому, что я так рада видеть его снова! Знаете, он ничуть не изменился! Выглядит точно так же браво, как и раньше, а ведь прошло уже, наверное, года два с тех пор, как он приезжал к нам, и…
— Сестра Эрсела, — мягко перебила ее Элевайз.
— Это Жосс, аббатиса! — воскликнула сестра Эрсела. — То есть, наверное, мне следовало сказать «сэр Жосс Аквинский». Приехал из своего великолепного нового дома, чтобы засвидетельствовать вам свое почтение!
Сидя в своей комнате в ожидании, пока Жосс наговорится с сестрой Мартой и присоединится к ней, Элевайз размышляла, какая поразительная удача в том, что рыцарь появился именно сейчас, в тот самый момент, когда ей так нужен мудрый и доброжелательный собеседник. Посторонний, но тем не менее друг. Она знала, что Жосс благоразумен и достоин доверия.
Когда до нее донесся звук тяжелых шагов за дверью, ее вдруг озарила догадка: это Небеса послали ей рыцаря! Длившиеся целый час молитвы отчаяния в конце концов были услышаны.
«Аббатиса Элевайз хорошо выглядит, — подумал Жосс, усаживаясь на тот самый шаткий стульчик, который он запомнил по своему посещению аббатства два года назад. Неужели за все это время никто так и не намекнул ей, что гостям мощного телосложения, особенно мужского пола, было бы удобнее сидеть на крепкой скамье? — У нее то же спокойное выражение лица, те же ясные серые глаза и пухлые губы».
Но, зная ее так, как знал он, — хотя ее поведение ничем не отличалось от обычного — Жосс понял: что-то беспокоило ее. Да, несомненно! Потому что, когда он бесконечно долго и подробно распространялся о своем новом доме, о своих планах, об Уилле и Элле и их разносторонних умениях, у него появилось подозрение, что на самом деле аббатиса его не слушает.
«О, неужели?» — отзывалась Элевайз. Или: «Чудесно!» Или же: «Как хорошо!» Тогда, чувствуя, что он поступает не совсем учтиво, Жосс словно бы невзначай обронил:
— В главной зале стоит отвратительный запах, думаю, там побывал вепрь.
На что аббатиса ответила:
— Ах, как это мило!
И он точно понял, что она совсем его не слушает.
Жосс придвинулся к ней и с более близкого расстояния заметил маленькие складки беспокойства меж ее бровей.
— Аббатиса Элевайз, — любезно сказал он, — это был не совсем правильный ответ.
На мгновение он раскаялся в своем поступке. Бледные щеки Элевайз едва заметно вспыхнули, и аббатиса извинилась. Не обращая внимания на ее смущение, рыцарь спросил:
— Почему вы не скажете мне, что случилось?
Она подняла на него глаза.
— Ничего особенного! Поверьте, меня волнуют всякие пустяки. В любом случае мне не следует перекладывать свои заботы на ваши плечи, ведь вы только что приехали!
— Ах… — только и сказал Жосс. Он ждал.
Через несколько мгновений аббатиса сказала:
— Это все сестра Калиста. Юная послушница.
— Ах… — повторил Жосс.
Элевайз вздохнула. Внутри нее боролись природная сдержанность и желание выговориться, чтобы облегчить душу. В конце концов, как Жосс и надеялся, стремление поговорить взяло верх.
— Да… — Еще один вздох. — Понимаете, внутренний голос подсказывает мне, что нужно отложить первый из ее постоянных обетов, но я не могу выдвинуть ни одного веского довода.
— А вы должны объяснять ваши решения? — спросил Жосс.
— Если принять во внимание мою должность — вероятно, нет. — Аббатиса слабо улыбнулась. — Но Калиста — чувствительная и умная девушка, и я знаю, что должна буду объяснить ей причину.
В маленькой комнате воцарилось молчание. Потом Жосс сказал:
— Аббатиса Элевайз, мы с вами делились тревогами и раньше, во благо нас самих и окружающих нас людей…
Он умолк в нерешительности. Следует ли ему продолжать, даже помня все то, что им пришлось пережить в прошлом?
Да. Жосс решил, что следует.
Он спокойно проговорил:
— Почему бы вам не рассказать мне о ней?
После минутного колебания Элевайз так и поступила.
Слушая аббатису, Жосс думал: «Она совершенно права, чего бы это ни стоило. Еще один год в качестве послушницы даст и девушке, и аббатисе столь необходимое им дополнительное время».
— …ну, вы понимаете, — говорила Элевайз. — А что касается ее странного поведения после убийства — что ж, это всего лишь последняя капля.
Поняв, что он упустил что-то, причем довольно важное, Жосс быстро переспросил:
— Убийства, аббатиса?
Она пробормотала что-то похожее на: «А теперь кто кого не слушает?» — и затем поведала Жоссу все те скудные сведения о смерти Хамма Робинсона, которыми владела сама.
— Я приношу сюда несчастье, — печально произнес Жосс, когда аббатиса закончила. — В прошлый раз я оказался здесь из-за кровавого преступления. Теперь я снова здесь, и, предвещая мое возвращение, опять произошло убийство.
— Людей убивают на протяжении веков, — возразила аббатиса. — Мне горько это признавать, но
