Дед Антонио
– Мне кажется, – так и говорила она, – что твой дед все может. Тетя Оля называет его «всемогущим».
И Вера рассказывала всякие страшные истории. Например, как одна продавщица в молочном магазине ответила деду Антонио грубо, а Вера тогда в той же очереди стояла и сама видела: дед Антонио на продавщицу посмотрел очень грозно и что-то сказал одними губами. И с этого дня продавщицы в магазине уже больше никогда не было, зато у дверей появилась облезлая и больная кошка, которая стала жить за магазином, во дворе, где контейнеры. Вера даже показала Льву эту кошку – и кошка действительно была какая-то странная: она смотрела на всех хищными глазами и шипела. Вера и Лев решили остерегаться этой кошки – и теперь ходили в дальний молочный магазин, на улицу Черняховского. Спросить у деда Антонио, так ли все было, как рассказывает Вера, Лев никогда не решался. Но превратить Льва в ложку дед, наверное, все-таки не мог бы. Или мог бы?
– О чем задумался, львенок? – Дед вытягивает у Льва из носу длинный белый платок.
Лев сердится.
– Как ты это делаешь, дед Антонио?
– А вот так! – смеется тот и вытягивает у Льва из носу теперь уже зеленый платок.
– Ловкость рук – и никакого мошенства! – в сердцах говорит Лев и встает из-за стола.
– Кто это тебе сказал? – совсем тихо спрашивает дед Антонио, и Лев удивленно оборачивается на почти неслышный вопрос.
– Ребята… в школе.
– И ты теперь так же думаешь – как ребята в школе?
Лев молчит. Он не знает, думает ли он так же.
– Тогда вытащи синий платок у меня из носа!
Лев не двигается.
– Это же просто! Ловкость рук – и никакого мошенничества… Вот, смотри: какого цвета ты хочешь платок?
«Синего, – подсказывает кто-то изнутри Льва, – синего!»
– Цвета… – медлит Лев (ну, помоги же деду, мальчик: си-не-го!), – цвета… болотного! С желтыми и красными полосками!
«Испортили ребенка, испортили!» – глухо бормочет дед.
– Ну, дед Антонио! Болотного цвета – с желтыми и красными полосками. – Голос бодрый и жестокий: следующее слово будет «слабо». – Слабо?
Ох, мальчик… слабо-то, конечно, слабо.
Да не безнадежно. И дед – медленно, очень медленно – начинает тянуть из носа платок. Болотного цвета. Вот уже видна первая желтая полоска… вот уже и первая красная.
– В таком порядке заказывали? – У деда Антонио колючий взгляд. –
Льву стыдно. В глазах – слезы.
– Это плохие слезы, – буднично говорит дед Антонио. – Это злые слезы. – И уходит к себе,
Длинный платок болотного цвета остается лежать на столе. В желтую и красную полоску. Как заказывали.
– Деда! – кричит Лев и срывается с места вслед за дедом Антонио. – Деда, прости меня! Прости меня… грешного!
Страшнее слов он не знает. И капитуляции – полнее! – тоже.
Но они не могут поссориться. Они не ссорятся никогда.
– Ну расскажи мне, дед Антонио…
– Зачем? Ты же не хочешь быть фокусником, я знаю. Ты просто хочешь уметь делать фокусы. Это разные вещи. И кое-что ты уже умеешь. Только не веришь. Ты верь! Когда ты поверишь, что у тебя в носу лента, ты вытащишь ее.
– Но у меня там нету ленты!
– А вот… – дед Антонио тянет ленту из носа Льва.
И теперь уже Лев плачет от отчаяния.
– Надо верить, львенок, надо верить, – говорит дед Антонио и гладит его по волосам мягкой своей рукой… своей – или все-таки рукой Антонио Феери?
Надо верить. Лев старается изо всех сил – и почти уже верит. Нет, не верит! Школьная жизнь и дед Антонио не совмещаются в его сознании. На уроке говорят про электричество. Натертый эбонитовый столбик притягивает цветные бумажки. У деда Антонио есть такой фокус. А потом Льву становится и вовсе невмоготу: он вдруг понимает секрет самого для него непрозрачного из дедовских фокусов, «Волшебного прутика», когда Антонио Феери якобы волшебным своим прутиком зажигает свечу. Никакой это не волшебный прутик: на его кончик просто нанесено небольшое количество перманганата калия! Если фитиль свечи пропитать глицерином, он загорится от прикосновения прутика… чего ж проще?
– Можно выйти, Изабелла Юрьевна?
Он идет на улицу. За угол школы.
– Курить будешь?
– Буду.
Голова – кругом. Сейчас он упадет, и все поймут, что курит он впервые в жизни. Падать нельзя. И Лев, отделившись от стены, единственной сейчас опоры, делает несколько шагов вперед.
И еще несколько.
И еще.
Вот он и дома.
– Дед Антонио, – говорит он с порога, чтобы успеть сказать: успеть сказать и сгореть со стыда. – Твой фокус с волшебным прутиком… пермаг…перманганат калия.
Дед Антонио садится рядом. От Льва пахнет табаком. Лев курил. Господи, что же делать? Господи, вразуми… Они издергали его. Они уничтожают его каждый день. Они добьются того, что в нем вся вера кончится! Лев смотрит прямо перед собой. Дед Антонио уходит и возвращается с папиросой: это индийская папироса, она горит сама. Она горит, как бенгальский огонь. Дед Антонио подносит папиросу к бутону китайской розы на окне. Розу окутывает дым. Когда дым рассеивается, на месте цветка – синий огонек. Он вспыхивает и гаснет.
– Так и ты погаснешь, – говорит дед Антонио и прижимает львенка к себе.
– Я не буду больше курить, не буду!
Львенок, львенок… Господи, сохрани его и помилуй, да святится имя Твое, да приидет царствие Твое!
До Бога высоко, до царя далёко…
Откуда-то Лев достал книжку Маневича «Иллюзия и действительность». Он читает ее! Он погибнет. Опять Маневич. Опять на пути встает Маневич. Тогда тоже все начиналось с Маневича. «Маневич, искусствовед. История советского цирка. А это, стало быть…» – «Джулия Давнини. Современность советского цирка… e proprio fortunato Lei!»
Они никогда не говорили о Маневиче вслух. Только глазами: «Ты была у Маневича?» – «Да. Он единственный, кто меня понимает». – «Это неправда, Джулия. Он тоже не понимает тебя. Ты же сама знаешь». – «Знаю. Но Маневич считает меня легендой советского цирка!» – «Это тоже неправда, Джулия. Ты же знаешь, что ты не легенда советского цирка». – «Знаю. Но Маневич говорит, что легенда!»
Теперь Маневич взялся за львенка: погубить и его. Своей поганой книжкой – единственной написанной Маневичем за всю жизнь. И переиздаваемой, переиздаваемой, переиздаваемой! «Иллюзия и действительность»… надо же уметь так подло назвать! Так противопоставить! Так разделить, так развести – на-ве-ки! Мальчику двенадцать лет… – ему нельзя, ему рано различать иллюзию и действительность. У него еще будет время, потом, когда его ткнут носом: здесь, дескать, действительность, а во-о-он там – иллюзия, не путай их, дурачок! Не принимай одно за другое. Не з-а-б-л-у-ж-д-а-й-с-я!
