Андерманир штук

Семеновича с каким-то Спасом в Силах пропал. Видимо, окончательно у старика крыша поехала… рассчитывать его надо: хорош сторож – с такими глюками!

Только зацепило Мордвинова вдруг имя одно редкое… Лев («Львом назвался… зверь и есть! Все тут, говорил, разнесу, камня на камне, говорил, не оставлю»).

О том, что Коля Петров Льва в институт привел, Мордвинов знал уже: увидел Льва у Ивана Ивановича – подивившись, как все-таки тесен мир и как много в его, Мордвинова, судьбе людей с паранормальными способностями. Вот и Леночкин сын, подумал он еще тогда, тут: вся Москва в одном котле варится. Екнуло что-то насчет того, что не надо бы, может быть, Льву сюда, да Мордвинов рукой махнул: а-а-а… пусть сама теперь Леночка со своим сыном разбирается! Он и так уж для него больше, чем для родной дочери, сделал: в библиотеку на хороший оклад устроил, с Ратнером свел… получается, даже в Академию напутствие дал, а Леночка так приложила его… так приложила. И с кем бы еще в компании… – с Ратнером!

Но сейчас не в этом дело – сейчас все так обернулось, будто Лев ночью – без Мордвиновского ведома – в институте чего-то делал, аж сторожа, вон, до сумасшествия довел («Сам, сам, своими руками зверя отпустил, вот этими вот руками, отрубить мне их!»), угрожал даже, вроде, потом какие-то способности странные проявлял… и что бы, черт побери, все это значило?

– Идите уже, Владлен Семенович, – сказал Мордвинов перевозбужденному старцу. – Понятно все. Льва мы знаем, я разберусь. Да не надо мне особых примет, идите!

И побрел Владлен Семенович по коридору – свидетелю ночной его битвы, беды его ночной. А на паркете ни царапинки не было: хорошо еще натирали паркет в самом конце двадцатого века!..

Мордвинов вызвал к себе Колю Петрова.

– Приду, когда время будет, – сказал тот, мгновенно выведя Мордвинова из себя: что значит – «когда время будет»?

Вломившись в бывший кабинет Ивана Ивановича без стука, Мордвинов в упор посмотрел на явно бездельничавшего Колю Петрова и произнес такие слова:

– Ты, Коля, не рано зарываться-то начал? Я ведь тут еще директор пока… или как?

– Конечно, еще директор пока, – подтвердил ровно столько, сколько его попросили, Коля Петров.

Оставив без внимания цитатность ответа, Мордвинов по-директорски же и спросил:

– Что тут ночью происходило, знаешь?

– Знаю, – нехотя ответил Коля Петров. – Знаю, но не скажу.

– Скажешь, – пообещал Мордвинов и, повернувшись к двери, запер ее изнутри, а ключ в карман положил. Быстро подошел к столу, снял телефонную трубку и отпустил ее лететь в пустое пространство. Трубка завизжала.

Он возвышался над щупленьким Колей Петровым, как гора: здоровенный сибиряк четыре-икс-эль, спокойный и, может быть, даже величавый. Такого поворота миролюбивый, в общем-то, Коля Петров предусмотреть не мог никак.

– Ну?

Дальше сибиряк схватит его за галстук и начнет душить, пока не задушит к ядрене-фене… насмерть.

– Вас что конкретно интересует? – прибегнул к ненужному риторическому приему Коля Петров.

– Все, – не дал ему выкрутиться Мордвинов. – И прежде всего – что Лев тут делал, в такое время суток… мне ведь не надо тебе рассказывать, кто такой Лев?

– Не надо, – сдался Коля Петров.

Дело было плохо. Может быть, Коле следовало самому сообщить с утра Мордвинову о ночной накладке, а не пытаться замять событие… может быть, следовало вызвать сторожа и спросить его, куда делся Лев. Впрочем, если Лев просто, так сказать, дематериализовался – черт ведь его знает, что этот парень может, чего не может в реальности! – то сторож едва ли поможет. И уж, конечно, не Рексу следовало Льва сторожить, а Поповичу, раз он был так уверен в «невиданном доселе паранорамальном потенциале», который якобы нес в себе Лев… Но так или иначе, а Мордвинов о чем-то пронюхал – непонятно только, много ли пронюхал.

Коля Петров был преемником Ивана Ивановича – того единственного в институте человека, который располагал сведениями о подлинных целях работы с кондукторами. Целей этих, впрочем, настолько не афишировали, что словесно нигде, кроме как в устном общении, да и то с величайшей осмотрительностью, они не обозначались. И не потому, что цели были какими-то уж очень непривлекательными, нет… об уничтожении кондукторов, речи, разумеется, никогда не велось: мы же не варвары!

Речь велась о сугубо научных исследованиях человеческих способностей, а то, что способности такого типа представляли угрозу для принятого в стране диалектико-материалистического способа мышления, ибо шли вразрез с ним и заставляли опасаться за формулировку всегда крайне интересовавшего систему основного философского вопроса (все помнят какого), – это даже не самое главное. Самое главное – что подопытные были наделены способностями, которых не бывает: в незыблемой научной справедливости этого положения коллектив ученых НИИЧР был един. Хоть и не полностью един: известная часть ученых считала, что подобных способностей не столько не бывает, сколько не должно быть, а это, согласитесь, – одна, по крайней мере, большая разница. Ну, и… вот, считавшие, будто их не бывает, рассматривали своих подопытных как людей, одержимых воображаемыми способностями, а считавшие, что их не должно быть, – как людей, наделенных способностями, подлежащими искоренению.

Впрочем, обе части научного коллектива сходились в одном: паранормальность есть состояние «около нормальности», а значит – в конечном счете – ненормальность и потому подлежит излечению. Так что все без исключения сотрудники рассматривали НИИЧР как медицинское учреждение, призванное исцелять больных, а кондукторов – как пациентов, о чем последних, разумеется, в известность не ставили. Поисками научно обоснованных способов излечения коллектив НИИЧР и занимался – разрабатывая и усовершенствуя, стало быть, методики подавления присущих отдельным индивидам паранормальных свойств.

Для того чтобы такие методики были эффективными, паранормальные свойства прежде всего требовалось как следует изучить. Так замыкался круг: кондукторы предоставляли свои способности в распоряжении института, существовавшего для того, чтобы выводить из строя кондукторов. То есть, нормализовывать их, как оно называлось на языке высокой науки. На языке же повседневности это означало, что люди с паранормальными способностями превращались здесь в нормальных людей – иногда в сумасшедших нормальных людей, но тут уж ничего не поделаешь. Да и не все ли мы такие!

Сегодняшней ночью, например, была предпринята попытка нормализовать Льва Орлова: по словам Бориса Ратнера, почти совпавшими кое-с-чьими еще словами, сказанными непосредственно Коле Петрову при личной встрече, в нейтрализации были заинтересованы высшие эшелоны власти. Разбираться в том, употреблено данное – в общем-то, коробившее его филологический слух – словосочетание по делу или всуе, Коля Петров не стал.

Однако попытка сорвалась – Коля Петров не понимал как, но подозревал, что виноват в этом именно «невиданный доселе паранормальный потенциал» подопытного, мистическим образом сумевшего не только выскользнуть из металлического кресла и ускользнуть от хорошо натренированного Рекса, но и просочиться сквозь две запертые двери – лабораторную и институтскую… мимо сторожа.

– Алеша Попович, – начал неспешное повествование Коля Петров, – счел, что пора начинать лечение… На это требовались часы, Лев сложный случай. Ему ввели сильный транквилизатор и оставили в двадцать седьмой до утра, под охраной Рекса, так уже ведь и раньше поступали, с другими кондукторами… допускаю, что Вы не знали. А Лев исчез. Чудесным образом. Утром в лаборатории была только собака. Дверь в лабораторию оказалась запертой, как и вечером накануне. Сигнализация в порядке. Вот и все.

– Парня без наблюдения оставили, значит, – сказал Мордвинов и представил себе: полутемная двадцать седьмая со зловещими огоньками на щите, страшная собака у двери, глухие шторы на окнах, холод металлического кресла – и полная невозможность пошевельнуть хоть пальцем.

Коля Петров сделанного резюме не понял – он же только что сказал: под охраной Рекса…

Мордвинов, давно стоявший у окна, вынул из кармана ключ, подошел к двери и медленно отпер кабинет. Бывший кабинет бывшего Ивана Ивановича. Он знал, что не обладал больше никакими полномочиями в НИИЧР, но, распахнув дверь, сказал:

– Вы уволены, Коля Петров. Вон отсюда, гнида.