Андерманир штук

прямым – относительно прямым – путем непосредственно из постели, однако по дороге успел хватануть рюмочку какого-то дрянного вина. Пахло от Пал Андреича этим дрянным вином – когда он лобызаться полез.

– Машенька, душа моя… случилось что?

– Пьянствуем, дядь Паш?

– Да как всегда… чего ж нового-то?

– Нового – что все больше ведь пьянствуем… – вздохнула Маша, поддерживая Пал Андреича под локоть и направляя в сторону гостиной.

– Куда ж Вы меня… в пижаме такого… погодите, я хоть халат накину.

Халат оказался несвежим – в общем-то, просто грязным.

– Это от газет, – защитился Пал Андреич, – я в нем газеты читаю, там краска типографская… мажется, сволочь, оттого и вид такой, но халат стиранный, если что…

– Дядь Паш, милый, Вы не знаете ведь, как мы все Вас любим…

– Знаю, душа моя… а я-то, я-то!

У Маши не было сил начать говорить о том, зачем она пришла.

Путь слезы – одной-единственной – по сухой щеке Пал Андреича был еще виден, но сама слеза пропала в вороте халата.

– Вы чего, дядь Паш?

Ах, Машенька, Машенька… что он мог рассказать ей? Про то, как погиб ее отец – навсегда уйдя туда? Про то, как сам он скоро уйдет туда же, потому что долго уже он терпел и отговаривал себя – годы… но нет больше возможности терпеть – с картой-то в руках! А безнаказанно туда не ходят – вспомнить хоть того же славного фокусника. Фокусник и правда славный был, первоклассный, да только давно уже его, небось, нет. Пал Андреич звонил – не раз, не два, не три… – и на Усиевича наведывался, в дверь стучал – разве что соседей не расспрашивал. Там ведь внук остаться должен был, Лев… но не отвечал никто. Не судьба. Про это, Машенька, тебе рассказать? Посеять смуту в и без того смущенном сердце твоем?

– Старый я, Машенька. Скоро к папе уйду твоему… той же дорожкой.

– Какой той же… когда та неизвестно где? Без вести пропадете?

– Без вести пропаду, – согласился Пал Андреич и потянулся за бутылкой и рюмкой.

– Потому что пьянствуете Вы много… – Маша изо всех сил обняла его за плечи, различив старый-старый запах дорогой-дорогой туалетной воды: это она подарила ему когда-то флакон… «Красный кафтан» назывался, от Герлена, – один ханыга на работу принес и за бесценок продал – в волшебные- восьмидесятые. Она думала, подделка, оказалось – настоящие!

А говорит, халат стирал…

– Красный Вы мой кафтан, – сказала она Пал Андреичу в спину, – не пить бы Вам столько, а?

– Да я не много ведь пью, просто часто…

В общем, ничегошеньки из их разговора не вышло. Под конец Маша наврала как могла, что, дескать, раскапризничалась Настя, не хочет больше на скрипке учиться и на занятия ходить.

– Ну и правильно, – сказал Пал Андреич, – что – скрипка? Баловство одно… божественное одно баловство. Совсем-совсем-совсем не ко времени… не к этому времени, Машенька. Скоро такое происходить начнет, только успевай-поворачиваться! Не мучьте ребеночка.

На том и порешили, стало быть.

– Ну, что, старый, допился? – спросил себя Пал Андреич, проводив Машу и проследив, как она, оборачиваясь на его окно и махая красной варежкой, уходит по двору. – Дети малые и те боятся тебя уже, эх-ма!

Но карту, подробную карту Москвы, так и недосоставленную Машиным отцом, надо было отдать в хорошие руки. И получалось – по всем здравым доводам получалось, – что руки хорошие имелись только у одного человека. Причем у человека, которого он никогда не видел и не знал, увидит ли. Только имя его знал – Лев.

Через какое-то время Пал Андреич прочитал, правда, в случайной одной газете – и его прямо как током под сердце ударило, – что «существует наконец полная карта Москвы». Такая прямо и была формулировка – не очень, честно сказать, понятная… да просто и совсем непонятная: что значит «существует наконец» – где существует, с каких пор существует? Заново составленная, что ли, и изданная миллионным тиражом – или как? «Существует наконец»!.. Словно вся Москва сто лет знала, что до сих пор не было только полной карты, словно вся Москва давно изводилась: карт Москвы, дескать, навалом, а вот полной нет как нет… когда же, когда начнет «существовать» эта полная карта Москвы? Тут картографы наконец смилостивились и, идя навстречу пожеланиям трудящихся, разработали, стало быть, полную карту Москвы. И – шлеп на прилавки магазинов!

В магазины он, конечно, для порядка сходил, непечатными словами ругая себя за доверчивость к печатному слову, – кроме туристических карт с отмеченными на них экскурсионными объектами, ничего ему, понятное дело, не предложили… да еще смотрели с раздражением, когда он новую карту Москвы требовал.

Дома он перерыл все записные книжки, стремясь отыскать хоть какие-нибудь выходы на старых коллег Машиного отца – помня, что ни с кем из них он и знаком-то не был… набрел на бесполое имя «Карен» и вдруг словно увидел перед собой совсем молодого сотрудника Мосгоргеотреста, с которым однажды встречался, чтобы, по просьбе Машиного отца, передать ему какие-то фотографии. Это было большое ура: телефонов имелось два – служебный и домашний. Пал Андреич тут же позвонил по служебному, тут же услышал мужественное: «На проводе», – и, благоразумно не заостряя внимания на формулировке, попросил к телефону Карена. В трубке замялись: это явно и был Карен, поинтересовавшийся, «а кто его спрашивает?» Пал Андреич опять чуть не скорректировал «а кто его спрашивает?» на «а кто меня спрашивает?», – но, задушив в себе себя, представился:

– Карен, это Пал Андреич Мартынов, мы с Вами как-то встречались, если не забыли.

– Конечно, не забыл, – на всякий случай соврал Карен, обманутый высокой степенью фамильярности обращения.

– Спасибо, я так и думал, – усугубил Пал Андреич и как бы невзначай спросил: – Эта полная карта Москвы, о появлении которой уже по всему свету раструбили… что за утка такая газетная? – И, не желая дать Карену опомниться, воспользовался глуповатым, но крепким административным клише: – Мне об этом как доложить прикажете?

– Павел Андреевич, тут дело такое… – заюлил Карен, словно он сам дал ход слишком поспешной информации, – это вовсе не полная карта, это та же самая карта «Патруль», которая и была всегда…

– Всегда? – склочным голосом придрался Пал Андреич и добился хорошего результата.

– Нет, не всегда, конечно, что я говорю… с середины восьмидесятых… ну, эта, которая по заказу ГУВД, мосгоргеотрестовская… «Роскартография» которую делала.

– Ах, так это она «существует наконец»… Что за формулировки!

– Плохие, очень плохие формулировки, – всем своим естеством присоединился к Пал Андреичу Карен, опять же словно единолично виноватый в недосмотре. – Но страшного ничего не случилось, просто карта «Патруль» из-под грифа «секретно» перешла под гриф «для служебного пользования», потому как закончена работа по специальному искажению геометрии… Вы понимаете. Но карту уже вот-вот откроют, а как там дальше, с печатью и насчет достать, – это ведь уже не к нам.

– Спасибо за исчерпывающую информацию, – искреннее некуда сказал Пал Андреич, положил трубку и от души произнес на всю квартиру: – Ну и дурак же из тебя получился, Карен, – пробы негде ставить!

Радоваться повода не оказалось: всю радость портило «специальное искажение геометрии», звучавшее более чем подозрительно и заставившее Пал Андреича резюмировать: «В общем, не было карты – и это не карта. Да еще и неизвестно, где и как доставать». Оставалось одно – воспользоваться той, которая была завещана ему. Правда, совсем уж так воспользоваться ею Пал Андреич не решался: карта словно жила своей жизнью и не то менялась, не то… черт ее знает, – в общем, отправляться с ней в руках «туда», откуда, может быть, и не выйдешь, разумеется, рискованно. Одно дело пропасть самому – другое дело пропасть с картой. Надо бы сделать фотокопию, но как? Нет у него таких знакомых, которые фотокопировать могут…