был его приговор. — Там тебя научат уму-разуму». Но сынок проявил характер — вероятно, впервые в жизни, потому что родители оказались к этому совершенно не готовы. Юноша сложил в портфель документы, пару белья и, хлопнув дверью, ушел из дому. И все. С тех пор родители его больше не видели и известий от него не получали.
— Как это? — не понял Селезнев. — Все семнадцать лет? Так не бывает. Они, наверное, что-то скрывают.
— Вот и я так подумал. Поговорил с соседями, с участковым, но все подтвердилось: с марта восемьдесят второго никто из них Аркадия Сарычева не видел ни дома, ни поблизости. Мало того, с лета того самого года на имя Сарычева начали приходить повестки из военкомата. Когда парень не соизволил явиться туда в третий раз, обозленный участковый решил устроить на уклониста засаду. Только это ничего не дало — Аркаша действительно как в воду канул. Родители, конечно, пытались навести справки у бывших одноклассников и сокурсников сына, но никто не сумел им помочь.
Из небытия Сарычев вынырнул только в декабре девяносто седьмого. Именно тогда он заявился в родную жилконтору выписываться. Паспортистка призналась, что прибыл Аркадий в неприемные часы и так ее очаровал — при помощи взятки, вестимо, но об этом скромница умолчала, — что она не только приняла его, но и пообещала закончить канитель с выпиской за два дня. И сдержала слово. А куда же прописался наш герой? — спросишь ты…
— Спрошу, — подтвердил Селезнев, закуривая.
— А прописался он в престижном кирпичном доме неподалеку от метро «Новокузнецкая», где незадолго до описываемых событий купил роскошную трехкомнатную квартиру.
Селезнев поднял бровь.
— А источники дохода известны?
— Судя по налоговой декларации — спекуляции на биржах ценных бумаг. Да-да, не удивляйся: наш Аркаша, как честный гражданин, исправно платит налоги. И, между прочим, немалые. Ты не поверишь, но он умудрился рассчитаться с мытарями уже за прошлый год, хотя новому всего-то три недели от роду. Человек, можно сказать, удрал из-за новогоднего стола, чтобы поскорее наполнить государственную казну.
— И он действительно играет на бирже?
— Да. И на фондовой, и на валютной. И действительно удачно, я проверил.
— А откуда у него первоначальный капитал? Мы с тобой, например, даже при невероятном везении много на свою зарплату не выиграем. Для получения больших доходов нужно сначала потратить большие деньги.
— О, тут можно только строить догадки. Видишь ли, Федя, все старые связи Сарычев оборвал, а с новыми знакомыми делиться воспоминаниями о своем туманном прошлом не торопится. Самым осведомленным оказался его сосед по Новокузнецкой, мелкий банкир, чудом переживший кризис, во многом, кстати, благодаря Сарычеву, которого убедил стать клиентом банка. Фамилия у банкира на редкость подходящая — Проценко. Даже забавно. Так вот, этот самый Проценко предполагает, что в середине восьмидесятых Аркаша был мелким фарцовщиком, и переход страны к рынку пришелся ему как нельзя кстати. Спекуляция импортными шмотками перестала быть уголовно наказуемым деянием и приобрела статус честного бизнеса. Сарычев к тому времени поднакопил кое-каких сбережений, а главное — приобрел необходимые навыки и связи. Одним словом, сосед-банкир, опираясь на скупые обмолвки Аркадия, сделал вывод, что начальный капитал получен от мелочной торговли. К биржевым спекуляциям его якобы подтолкнула печально знаменитая афера «МММ». Это тоже не точно, но Проценко как-то обратил внимание, что при упоминании Мавроди сытая рожа Аркадия становится прямо-таки мечтательной. Посему банкир пришел к заключению, что его клиент вкладывал все свободные деньги в скандально известные акции и успел вовремя «соскочить». Вот, собственно, и все, что мне удалось откопать. Как видишь, ни малейшего намека на причину бандитского нападения. Будь Аркадий Антонович политиком или серьезным бизнесменом, я бы занялся конкурентами. А какую выгоду можно получить, устранив биржевого спекулянта?
— Деньги? — предположил Дон.
— Намекаешь на наследников? Но, насколько мне удалось выяснить, помимо родителей, наследников у Сарычева нет. Ты можешь поверить, будто старики-пенсионеры, жившие всю жизнь на трудовые копейки, наняли киллера, чтобы ухлопать единственного сыночка и завладеть его не праведными деньгами? Я — нет. Если сомневаешься, сходи посмотри на них сам.
— Обязательно схожу. Но не потому что сомневаюсь. Я согласен с тобой: честным труженикам советского образца вряд ли придет в голову заказать убийство сына ради денег. Разве что последствия перестройки сказались на их психике самым плачевным образом. В общем, мотив наследства можно отложить на самый черный день. Но тогда возникает другое естественное предположение: причина нападения на Сарычева кроется в его загадочном прошлом. Неужели тебе не удалось найти никого, кто общался бы с ним в промежутке с восемьдесят второго по девяносто седьмой год?
Халецкий покачал головой.
— Никого. А я искал. Беседовал с одноклассниками Сарычева, оставшимися жить в родительских гнездах, взял список студентов МЭИ, учившихся в одной группе с Аркадием, разыскал их по телефону. Но все, с кем я успел поговорить, твердили, что Сарычев никогда не водил с ними дружбу и, честно говоря, они с трудом вспоминают, кто это такой. Только один мужик — бывший староста группы дал Аркаше вполне внятную характеристику: «Недалекий, хитрый, жадный, высокомерный индивидуалист, лишенный каких бы то ни было идеалов». Ты бы хотел иметь такого другом? Вот то-то и оно. Но заметь, чем бы ни занимался Сарычев в прошлом, в поле зрения нашего ведомства он ни разу не попадал. В отличие от своего телохранителя.
Селезнев навострил уши.
— А что телохранитель?
— Ничего страшного, расслабься, — поспешил успокоить его Халецкий. Он помолчал и неожиданно взмолился:
— Слушай, Федор Михалыч, я тебе все как на духу расскажу, только дай мне сначала чего-нибудь пожрать, а то в кишках будто волынка играет!
— Что же ты сразу не сказал? — упрекнул его Дон. — Подождешь минут десять? Я сгоняю в ночной супермаркет.
— К черту буржуев с их супермаркетами! У тебя вермишель найдется? Ну и отлично! Сварим ее, накрошим туда этот престарелый кусок сыра, посыплем специями и слопаем за милую душу. Небось, выйдет не хуже, чем ихняя гнусная мороженая пицца. Давай сюда кастрюлю и вермишель!
Голодный Халецкий оттеснил хозяина от плиты и взялся стряпать. Поставив кастрюлю с водой на огонь, он не без труда отыскал в кухонном шкафчике старую терку и принялся ожесточенно возить по ней сыром.
— Тупая, с-собака! Ну ничего, и не таких обламывали, — бормотал он себе под нос, не прекращая физических упражнений.
— А ты не можешь одновременно тереть сыр и рассказывать? — осторожно спросил Дон.
— Нет. Стряпня — дело тонкое. Она, брат, требует внимания и сосредоточенности. Это тебе не раскрытие убийств. Да ты посиди, отдохни. Через пять минут я буду в полном распоряжении господина капитана.
Селезнев смирился. На его счастье, вермишель была быстроразваривающейся. Не прошло и десяти минут, как кастрюля с горячим неаппетитным месивом перекочевала с плиты на стол. Халецкий гордо отверг тарелки, сунул Дону в руку столовую ложку и навалился на еду.
— Ты ешь, не стесняйся! — подбодрил он хозяина. — Она только с виду сопливая, а на вкус — вполне ничего. — Через некоторое время он отвалился от кастрюли, ласково похлопал себя по животу и объявил:
— Ну-с, приступим. Тебе как рассказывать — с подробностями или только суть?
— Лучше с подробностями.
— Хорошо. Значит, так: телохранителя зовут Кузнецов Василий Русланович.
— Василий? — переспросил Селезнев.
— Ну да, а что тебя удивляет? Вполне нормальное имя. На мой взгляд, удивляться надо отчеству. Руслан
