Василий, как кошка, неизменно падал на четыре лапы. В нем вообще было много от кошки… Независимость, расчетливость, умение приспособиться к обстоятельствам, оставаясь при этом самим собой. Его дружки катились без руля и ветрил, куда занесет, а, сбиваясь в стаю, шалели до полной потери разума. Кузнецов же внешне играл по их правилам, — если отсутствие тормозов можно назвать правилами, — но головы не терял. Чувствовалась в нем что-то такое… не знаю, как выразить словами… Стержень? Самодисциплина? Здоровый инстинкт самосохранения? В общем, к группе риска я его никогда не причисляла.
Те же, кто познакомился с Василием после суда, вообще не скупились на похвалы. Учителя вечерней школы, непосредственный начальник Кузнецова из обслуги стадиона «Локомотив» — все подчеркивали его серьезность и обязательность.
— На него можно было положиться, понимаете? — сказал бывший сержант-срочник, прошедший с Кузнецовым Афганистан. — Конечно, иногда он бывал крут, особенно с новичками, зато никогда не прятался за чужими спинами. Много раз подставлялся под пули, прикрывая ребят. С духами был лют — стольких положил, что другим не тягаться. Подобраться незаметно к часовому для него было раз плюнуть. Гибкий, быстрый, двигался бесшумно, как кошка. Стрелял без промаха, а нож метал — залюбуешься!.. Да нет, компанейским я бы его не назвал. Скорее наоборот: держался Вася особняком… Ну почему совсем? Совсем без друзей там не выживешь. Но у Василия их было немного. Коля Сивоконь, да Юрка Белухин, — вот, пожалуй, и все. Они друг другу не раз жизнь спасали… Нет, из Ленинграда у нас, по-моему, вообще никого не было. Сивоконь, кажется, из Донецка, Белухин откуда-то из Сибири, я точно не помню… К кому Василий обратился бы за помощью в трудную минуту? Наверное, к ним — к Юрке и Миколе. Да мог бы к любому обратиться — никто из нас ему бы не отказал…
Бывшие спецназовцы, служившие вместе с Кузнецовым на территории Союза, в основном согласились с такой характеристикой, но назвать близких друзей Василия не смогли. Кузнецов, по их словам, никого к себе не подпускал. Видно, за пределами Афганистана можно было выжить и без друзей.
Напоследок Селезнев решил поговорить с дворовыми товарищами Василия, шпаной, которую Кузнецов когда-то бросил, побывав на скамье подсудимых. Дон хотел узнать причину радикальной перемены с пятнадцатилетним Кузнецовым, а кроме того, выяснить, не возобновил ли Василий связь с кем-нибудь из них, вернувшись из армии.
Ответа на первый вопрос он так и не получил, а на второй — ответ был отрицательным. Василий здоровался с бывшими приятелями, иногда перебрасывался с ними парой слов, но близкого знакомства не водил.
Селезнев уже опросил всех дворовых забулдыг и собирался на Петровку за списком Халецкого, когда его остановил щуплый молодой человек, представившийся Виталием Бугаевым.
— А правду говорят, будто в Васю Кузнецова недавно стреляли и он куда-то пропал? — спросил паренек, смущенно кашлянув. И, видя, что Селезнев медлит с ответом, торопливо заверил:
— Не бойтесь, я никому не скажу. Мне бы хотелось помочь ему, ведь Вася мой друг.
— Давайте сядем в машину и поговорим, — предложил Дон, не веря своей удаче. Он опросил почти два десятка знакомых Кузнецова, но не один из них не назвал себя другом Василия.
Виталий Бугаев сел в «Жигули», захлопнул дверцу и вопросительно посмотрел на Селезнева.
— Да, — сказал тот, — покушение действительно имело место. Правда, непонятно на кого: на Кузнецова или на его патрона. Вы ведь знаете, что Василий работал телохранителем?
— Слыхал. Анна Степановна говорила.
— А с самим Кузнецовым вы когда в последний раз разговаривали?
— Давно. Наверное, год назад, а то и больше. Когда он из больницы выписался после ранения, я к нему чуть не каждый день бегал, потом как-то закрутился… а тут и он переехал.
— Вы давно дружите?
— С детства. То есть я-то совсем мальцом был, а Вася уже работать пошел.
— И разница в возрасте вам не мешала?
— Ну, может, Вася меня всерьез не воспринимал, но я всегда считал его настоящим другом. Восхищался им и гордился, что он со мной возится. Он раньше с моим старшим братом дружил, а потом они оба попались за шапки эти дурацкие… Брат после суда крутым себя возомнил, ходил гоголем, всех задирал, всю шелупонь в свою свиту собрал. А Вася с ними знаться отказался. Они над ним издевались, били несколько раз, а он на них плевать хотел. Сам на рожон не лез, но от драки не бегал. Их было много, а Вася один, но пощады не просил. Так к ним и не вернулся…
— А почему он с ними порвал, не знаете?
— Из-за суда, конечно! Он ведь умный был, не то что Пашка. Пашку-то через год все-таки посадили за хулиганство. А Вася в зону не захотел. Когда брата посадили, дворовая мелюзга, которая от него натерпелась, стала отыгрываться на мне, а Вася за меня вступился. Пообещал вздуть любого, кто меня тронет.
— Помогло?
— Еще бы! Его побаивались. Пашкины дружки, и те перестали задирать, когда он двоих приложил как следует. А ко мне Вася всегда был добр. Мелочь всякую дарил, ну, там, ножик перочинный или значки, бесплатно проводил на футбол…
Селезнев задал еще несколько вопросов, но скоро уяснил, что дружба Бугаева с Кузнецовым была довольно односторонней. Василий никогда не делился с младшим товарищем своими секретами, не просил помощи, не спрашивал совета. Например, Виталий понятия не имел, есть ли у Кузнецова знакомые в Питере. Дон потерял интерес к разговору и сказал, что его ждут дела. Парень вылез из машины и хотел уже закрыть дверцу, когда Селезнева словно вдруг что-то стукнуло.
— Минутку! — крикнул он, выхватывая из кармана взятый у Халецкого снимок Сарычева. — Вы никогда не видели рядом с Василием этого человека?
Бугаев взял снимок, долго его разглядывал, хмурясь и кусая губу, наконец выдал:
— Да, точно. Однажды подошел к нам на стадионе. Не помню, о чем они говорили, помню только, Вася называл его Акопяном. Я потом спросил: «Акопян это его фамилия?» — «Нет, кликуха, — ответил Вася. — Он мастер фокусы всякие показывать».
Селезнев наспех поблагодарил парня и рванул машину с места.
«Недаром меня этот восемьдесят второй год сразу насторожил. Теперь посмотрим, Борис, до смеха ли тебе будет, как побежишь завтра трусцой по стадиону с портретом Сарычева в руках! Я бы и сам сбегал, да что-то я тут застрял. Пора возвращаться в Питер».
Однако, встретив на Петровке Халецкого, выложить свою новость Дон не успел.
— Позвони в Питер! — еще издали крикнул ему Борис. — Там что-то стряслось.
Селезнев бросился к телефону и набрал непослушными пальцами номер Сандры.
— Дон?!
От этого отчаянного вскрика у него сердце в пятки ушло. Несмотря на очевидную тревогу за Варвару, самообладание Сандре пока не изменяло.
— Что случилось? — спросил хрипло.
— Они похитили Прошку!
Глава 5
Всякая работа занимает вдвое больше времени, чем запланировано, — гласит один из законов Мэрфи (а может, Паркинсона, не знаю точно). Кто бы его ни открыл, он был безусловно прав, в чем я не раз убеждалась на собственном опыте. Оценивая в четверг свои стратегические запасы, я пришла к выводу, что, не подвергая опасности здоровье и жизнь, могу просуществовать в запертом доме около полутора суток, но в глубине души надеялась вырваться из западни часов через десять. В крайнем случае — двенадцать.
Вечером в пятницу я все еще торчала под дверью чулана и, монотонно изрыгая проклятия, ковыряла фанеру тупым столовым ножом. Массивный куб чугунного (или это была черная сталь?) замка демонстрировал полное пренебрежение к моей мышиной возне.
Стопроцентная погрешность в расчетах объяснялась не отсутствием у меня трудового энтузиазма, а безобразными условиями труда, от которых встали бы волосы дыбом у всех создателей КЗОТа поголовно. Мало того, что мой инструментарий не годился даже для культурного потребления морковных котлет, мало того, что работать приходилось согнувшись в три погибели, точно нищенке на паперти, так еще и
